Перечислялись причины. Укажем некоторые. «Недостаточное внимание» этому вопросу со стороны директора ГЭС Егорова, «недостаток рабсилы», прекращение работ во время воздушной тревоги «при отсутствии фактического бомбометания»[732], «почти полное прекращение работ в ночное время», неравномерное распределение объемов («фронта») выгрузки торфа по времени со стороны Ленэнерго[733].

Решение бюро горкома «о перепростоях вагонов» на 2-й и 5-й электростанциях от 4 декабря 1941 г. (гриф «Совершенно секретно»), принятое путем опроса, было предельно лаконичным и предельно абстрактным. Словно на календаре у партийных верхов был декабрь предыдущего года.

В констатирующей части (один абзац) названа причина – «все это является результатом отсутствия должного внимания к транспортному хозяйству и разгрузочным работам со стороны директоров» электростанций. В проекте постановляющей части два пункта, каждый состоял из одного абзаца. Пункт первый обязывал директоров ГЭС «немедленно организовать своевременную разгрузку». Второй пункт, обязывавший секретаря горкома по электропромышленности и электростанциям и управляющего Ленэнерго «навести порядок на электростанциях и выгрузке топлива», перечеркнут в подлиннике грифельным карандашом[734]. Осталось только – «немедленно организовать».

Ни сроков, ни ответственных. Ни – хотя бы «по традиции» – порицания тех, кто реально повинен в создавшемся положении. Напротив – никто не виноват (из руководителей).

Этот пример «решения проблемы» не является красноречивым, он – типичен. Для тоталитарной эпохи и людей тоталитарного сознания. В чем, например, Н.С. Хрущев видел причины того, что в Вологодской области плохо растет кукуруза? Климат, отсутствие необходимого количества минеральных удобрений? Нет – низкий уровень партийного руководства. Что нужно сделать? Правильно: принять постановление. А оно – как священнодействие. Как в доантичные времена: достаточно назвать болезнь, чтобы объяснить ее причины…

«Немедленно организовать» не получилось, и кончилось тем, что в декабре 1941 г. осталась действующей одна ГЭС-1, имевшая минимальную нагрузку.

К слову, решение бюро горкома ВКП(б) «запретить использование на тяжелых погрузочно-разгрузочных работах подростков и беременных женщин» последовало только 21 октября 1943 г.; одновременно было предложено секретарям ряда райкомов «усилить партийно-политическую и воспитательную работу среди грузчиков»[735].

Решение Исполкома «Об изъятии и перераспределении излишков дров, имеющихся у населения» от 9 декабря 1941 г. предоставляло райисполкомам право «изымать имеющиеся у отдельных граждан излишки дров сверх количества, полагающегося на отопительный сезон 1941/42 года из расчета 1 куб. метр дров на 8 м оплачиваемой жилой площади». Выявленные излишки дров «перераспределяются среди населения, не обеспеченного топливом, с оплатой владельцами изымаемых дров фактической стоимости их, включая транспортные средства»[736].

В переводе на русский язык: если у меня путем арифметических вычислений оказались излишки дров, я должен не только заплатить за них, но и за свой счет обеспечить транспортировку «излишков» новому их владельцу.

Вот только тогда, когда все формы «изъятий», «распределений» и «перераспределений» истощились, «вспомнили» о сотнях пустующих деревянных домов.

Почему же этого не произошло еще в сентябре 1941-го?

Н.А. Манаков ответил на этот вопрос так:

«Быстрое истощение запасов топлива поставило город перед необходимостью использования городских деревянных строений.

Первоначально вопрос о сносе деревянных строений возник по соображениям противопожарной безопасности»[737].

И автор ссылается на приказ № 3 начальника МПВО Ленинграда от 22 июля 1941 г.

Согласно документу, руководителям предприятия и домохозяйств надлежало «немедленно снести все деревянные заборы, сараи и другие деревянные постройки, смежные с деревянными зданиями и могущие служить очагами возгорания пожаров»[738]. (Именно по этой причине решением Ленинского райисполкома от 22 августа 1941 г. разобрали деревянный дом № 24-а по проспекту Газа[739].)

С конца июля по конец ноября, судя по тексту Н.А. Манакова, вопрос о сносе деревянных строений в Исполкоме официально не поднимался.

«В декабре, расходовав свое последнее топливо, вопрос о разборке деревянных зданий встал не только как мера противопожарной безопасности, но и как средство борьбы с топливным голодом.

Первое решение подобного рода было принято относительно деревянных сооружений Лесного порта».

Порт оказался в трех километрах от переднего края обороны. «Малейшее движение на территории Лесного порта вызывало минометный огонь врага. Стало очевидным, что деревянные портовые сооружения (примерно 40 тысяч кубометров древесины), уже значительно разрушенные, будут в ближайшее время окончательно потеряны.

24 декабря совместным постановлением горкома партии и Исполкома Ленгорсовета разрешалось разобрать на дрова деревянные сооружения и здания в районах, подвергшихся разрушениям, а также ветхие жилые дома по утвержденному списку. Это должно было дать еще около 32 тысяч кубометров дров»[740].

Кажется – по меньшей мере – странным, что совместное постановление от 24 декабря, касающееся всех ленинградцев, не было опубликовано ни в последнем бюллетене Ленгорсовета за декабрь 1941 г., ни в январском выпуске 1942 г. (№ 1–2).

В «Ленинградской правде» – тоже.

Но даже если бы и было опубликовано это постановление, то как могли жители города с ним ознакомиться? Доставка газет на дом почтовыми отделениями если и не замерла совсем, то была близка к этому. О работе газетных киосков в декабре 1941 года материалов пока не найдено. Оставалась расклейка газет на фасадах и витринах.

В начале марта 1942 г. горком ВКП(б) проверил выполнение собственного постановления «О расклейке газет по городу» месячной давности. «Не выполняется». Расклейка газет не позднее 15 часов каждого дня «не организована даже в центре города». На витринах ряда домов висят прошлогодние декабрьские номера газет[741].