Решение Исполкома от 2 февраля 1942 г. «Об охране незаселенных жилых ведомственных домов» разрешало районным жилуправлениям увеличить в домохозяйствах штат дворников и ночных сторожей на 2–3 человека[774]. А как быть с имуществом мобилизованных и эвакуированных, остававшимся в закрытых и опечатанных квартирах деревянных домов, предполагаемых к разборке?

В городском исполкоме поднять этот вопрос в первую блокадную зиму никому, видимо, в голову не пришло.

А проблема сохранности личных вещей мобилизованных и эвакуированных не решалась в течение месяцев.

Председатель Ленинского райисполкома своим письмом в городской исполком от 10 августа 1942 г. просил, «в связи с большим количеством переселяемых из деревянных домов и наличия в них имущества эвакуированных и призванных в РККА», «срочно рассмотреть вопрос об организации в районе склада с соответствующим штатом обслуживающего персонала»[775].

Вновь вернемся к книге Н.А. Манакова.

«Прошла, наконец, зима 1941/42 года, морозы которой доставили столько страданий ленинградцам. Но и с наступлением весны город по-прежнему испытывал нужду в топливе. Возрождающаяся промышленность, электростанции, коммунальные предприятия требовали всё больше топлива. Надо было не только обеспечить потребности в нем, но и создать запасы на вторую блокадную зиму, чтобы избежать повторения топливной катастрофы»[776].

Надо отдать должное Н.А. Манакову. В отличие от других авторов («топливный голод», «острая нехватка» и т. д.), он называет вещи своими именами: топливная катастрофа. Правда, среди тех, кому требовалось топливо, не упоминаются собственно жители блокадного города.

На заготовку леса в январе-марте 1942 г. направили более 500 человек, проживавших или работавших в Ленинском районе, во Всеволожский и Тихвинский районы и на станцию Борисова Грива[777].

«Но лес на участках блокадной территории, отведенных для вырубки, подходил к концу. То, что можно было собрать в пригородных лесах, вместе с заготовленным торфом и перевезенным через Ладогу каменным углем по-прежнему не обеспечивало город на предстоящую зиму. Вновь надвигалась угроза топливной катастрофы.

Последним (курсив мой. – В. Х.) досягаемым источником топлива были деревянные здания города. Прибегнуть к этой крайней мере Ленинград был вынужден накануне зимы 1942/43 года не только потому, что остро нуждался в топливе. Враг, стоявший у городских окраин, продолжал сбрасывать десятки тысяч зажигательных бомб и обстреливать город термитными снарядами. Фашисты всеми силами стремились разрушить Ленинград, предать его огню. Деревянные дома представляли собой постоянную угрозу пожара, тем более что водоснабжение города при обострении топливного голода могло быть вновь нарушено. Поэтому массовая разборка деревянных жилых зданий города встала как неотложная задача всех партийных, советских и хозяйственных организаций и трудящихся Ленинграда»[778].

«Угроза пожара», «водоснабжение» – и опять ни слова о ленинградцах. К тому же, как пишет сам Н.А. Манаков, из имевших место за время блокады около 16 тысяч пожаров подавляющее их большинство пришлось на осень 1941 и первые месяцы 1942 гг[779].

Март 1942 г., ночь. «Я пошла к военным, они караулили дрова, попросила щепок. Когда было светло, они жгли костер и давали мне головешку[780]. Я растопила плиту…»[781].

Весной 1942 г. в Ленинград стал поступать уголь, и главы домохозяйств, по опыту прошедшей зимы, старались «заготовить» себе топлива «про запас». Когда это, видимо, становилось известно, председатель Ленинского райисполкома лично писал управхозам (например, дома № 11 по Нарвскому проспекту) «немедленно передать в распоряжение» (указывалась организация) «20 тонн угля из имеющегося у вас в наличии»[782].

«Началась подготовка к зиме 1942–1943 гг. <…> У нас было всего 20–30 деревянных домов», – читаем в изданных воспоминаниях секретаря Ленинского РК ВКП(б) А.М. Григорьева[783].

«У нас в районе осталось 15 деревянных домов, которые были оставлены в силу архитектурных соображений», – читаем в стенограмме его же воспоминаний[784]. Жаль, не приведено ни одного адреса, можно было бы проверить. Потому что предыдущая цифра – 20–30 деревянных домов – действительности не соответствует (см. далее).

11 июня 1942 г. Исполком и бюро горкома ВКП(б) приняли совместное постановление «О порядке организации работ по слому деревянных сооружений для создания зимнего запаса дров».

В списке деревянных сооружений, подлежащих разборке в связи с постановлением Исполкома, значился находившийся совсем недалеко от площади Стачек 2-й жилгородок «Экспортлеса». «Ожидаемый выход дров» – 17 тыс. кубометров. Из них 7 тыс. предполагалось раздать «населению и учреждениям через Ленгортоп»[785].

В следующем отрывке из книги Н.А. Манакова мной выделены курсивом некоторые выражения и эпитеты, позволяющие более пристально взглянуть, как органы власти предполагали решать «неотложную задачу» и какие факторы при этом учитывали.

«В это время, когда еще недостаточно определились перспективы поступления топлива через Ладогу и из местных источников, постановление с известной осторожностью решало вопрос о массовой разборке деревянных жилых домов. Постановление разрешало сносить строения, разрушенные бомбардировками и обстрелами, здания на участках, нуждающихся в разрядке строений по санитарным и гигиеническим требованиям, а также недостроенные дома. Исходя из этих соображений, план заготовки дров устанавливался в 270 тысяч кубометров»[786].