В целях «улучшения снабжения дровами» 28 января 1942 г. Исполком принял решение «Об организации районных Топливных контор». На них возлагались «оперативное руководство и контроль за ходом разборки деревянных сооружений в районе по заданиям Исполкомов районных Советов» и «снабжение дровами населения, учреждений, предприятий и организаций района в соответствии с утвержденным в установленном порядке планом реализации дров»[761].

«Ломаем 40 зданий. Первая порция уже сломана и оказывается помощь населению дровами», – звучало с районных партийных трибун[762].

Из дневниковых записей ленинградцев, касающихся «дровяной» темы первых месяцев 1942 г.

7 января. «Нет дров. Население начинает ломать дощатые прикрытия витрин магазинов».

22 февраля. «В городе очень плохо с дровами. Жгут мебель, книги. На лестницах ломают перила, во дворах и на улицах – остатки заборов. На чердаках подпиливают стропила».

11 марта. «Вчера у меня был выходной. В 9 часов напилили дрова, которые я спер у соседа».

23 марта. «Огромная спекуляция дровами. Вязанка стоит 60–70 рублей. Мешок дров – 100 рублей. Последнее время милиция ведет борьбу, попросту отбирая дрова»[763].

До 3 февраля 1942 г. установили сроки подготовить «список сломки на дрова деревянных строений 1-й очереди» по Ленинскому району[764].

Исходя из этого, можно предположить, что жители окрестных парку имени 1 Мая улиц и проспектов, проживая среди десятков деревянных опустевших домов и сараев, с проблемами нехватки дров сталкивались гораздо меньше, чем, например, жители улиц вокруг Марсово поля или набережной Фонтанки.

Отрывок из воспоминаний показывает, что это не так.

Ушедший добровольцем в ополчение В.А. Залгаллер, на февраль 1942 г. – связист 167-го артиллерийского полка 85-й стрелковой дивизии, в середине указанного месяца в течение дня побывал в ряде мест города. Занеся в район Торгового порта пакет для жены своего сослуживца, он вместе с ней «на Нарвский проспект повез саночки дров», где проживала его жена[765].

Месяцем ранее сотрудники милиции двух окраинных районах города получили приказ незамедлительно принять под охрану даже боевые оборонительные сооружения тыловых частей Ленинградского фронта, которые (то есть сооружения) к этому времени лишились почти всех своих деревянных частей[766].

В апреле 1942 г. Ю.Е. Давыдову его дядя, завод которого эвакуировали в Нижний Тагил, принес ключи от своей квартиры в доме № 15 на проспекте Стачек:

«Уезжаем на Урал, – вот вам ключи, все, что сможете – перевезите и сожгите, ничего не жалейте.

На детских саночках с Кировской площади были перевезены вся кухонная мебель, столы и стулья, и две огромные бельевые корзины с газетами и журналами.

К большому сожалению, дом был сталинской постройки и имел много встроенных шкафов, которые, понятно, на дрова не пустишь»[767].

В том, что ленинградцы не разбирали пустующие дома самовольно или не вырубали деревья около домов (или в парке 1 Мая), был еще, как назвала это Т.И. Давыдова, этический аспект:

«Если б срубил кто деревья – посчитали бы мародером. Не притрагивались. Нельзя – значит, нельзя».

«Спиленных деревьев в парке 1 Мая не было, не припомню. А зачем их рубить – вокруг полно деревянных домов» (З.П. Кузнецова).

«В первое время блокады дрова брали из сараев. Кончились. Зимой уже не было сил выйти на улицу – и почти не выходили. Стали жечь мебель.

Во дворе дома был яблоневый сад, с песочной площадкой для детей в середине. От нее радиусами расходились аллеи, две – с тополями. И никто ничего не срубил» (Ю.Е. Давыдов).

«Дров не было, пилили мебель, книги, все это шло на растопку печки. Бабушка иногда водила нас в парк им. 1-го Мая собирать ветки»[768].

«Мороз очень сильный. <…> Я ходила пешком[769]к Нарвским воротам, там по длинному Болдыреву переулку, теперь это Промышленная улица, на улицу Калинина к бабушке. Там были деревянные дома. Их ломали на дрова для организаций. Я собирала около этих разобранных домов щепочки, а иногда немного брала у бабушки, клала на санки и ехала обратно (шла)»[770].

Пешком, с санками щепок, Зинаида Николаевна шла на улицу Калинина и обратно, на 3-ю линию Васильевского острова, где она с родителями временно поселилась. Отец работал в Лесном порту, но по болезни не мог уже возвращаться после работы пешком домой. Тогда, чтобы была возможность навещать отца, Зинаида Павловна с мамой переселились к бабушке, на улицу Калинина.

«Если бы мы этого не сделали, то наверняка жизнь наша окончилась бы.

Все-таки у нашей бабушки был деревянный дом, а он не так просто стынет. Немного еще было дров. Не буржуйка, а настоящая плита. Она больше сохраняла тепло. Мы с мамой брали санки и ехали навещать папу, а заодно нам разрешали выкопать, из-под большого снега, дров. Нам удавалось выкопать и отколоть топором совсем немного. Мы превращались в сосульки. Ноги и руки костенели от лютого мороза. Я часто падала на снег и еле-еле потом поднималась. Сколько трудов надо было довезти эти дровишки до дома по железнодорожной линии, по мосту[771]. Поезд, чуть нас не задавил, так как санки застряли»[772].

По весне 1942 г. «нашла дрова. Люди эвакуировались, умирали. Когда уезжали, зарыли свои сараи с дровами. Земля в таких местах пружинит, и я обеспечила нас на следующую зиму»[773].