— Вода установилась. Все обратно приходят. Теперь я домой съезжу.

— А кто за тебя?

— Сашка и Силин. Они будут править вами всю осень.

Егор долго думал, брать ли Василия. Он замечал, что и Кате хотелось бы ехать. Но ведь надо их там сразу венчать… И с Натальей еще надо все уладить.

«Налетать прямо с хода, с лодки на тройки и в церковь по новой дороге?»

На прииске теперь все в порядке, и все будет хорошо, если кто-нибудь не выдаст. Конечно, пуля всегда может каждому прилететь. Но здесь сами все с ружьями и с характером.

Жаль было оставлять Василия. Но и дела без него нельзя оставить. Только пока Василий тут, Егор мог надеяться на Сашку и Тимоху. Они берегут его, и он помогает им. Егор чувствовал, что надо ехать домой.

«Сердце вещун!» — полагал он.

Приехал Никита.

— Да ты что? Куда это? — спросил Жеребцов.

— И я не железный! — отвечал Егор. — Домой поеду.

— Послушай, Егор Кондратьевич, — сказал Ломов, — мы же тебя выбрали, а ты уезжаешь.

— Да я что вам, нанялся? — рассердился Егор. — Вы на самом деле решили, что я городской голова или американский президент, нет, тут не республика…

— Егор, постой… Ну, дай, Никита, ему стихнуть! — сказал Силин.

— У меня же дом, пашня. Да и семья. К попу надо.

— Да мы же тебя выбирали…

— Я вам говорил, что не согласен. Я не казачий атаман!

— Просим! Не уходи! Порядка не будет… — сказал Никита.

— Будет и порядок. Остается Силин.

— Правильно, правильно! — сказал Камбала. — Поезжай домой. Долго на прииске никогда не живи.

— Что же, я своих детей подведу!

— А как на тот год? — спросил Ломов.

— Да я еще, может, в этом году вернусь.

— Кто участки будет распределять? Люди ушли, места бросили.

— Участки за ними. На тот год к петрову дню не придут — забирайте…

— Мне, по моему характеру, трудно союзников найти! — сказал Никита. — Но я еще, Егор, с тобой поборолся бы…

На рассвете Сашка с Силиным провожали Егора до Гаврюшкиного караула.

На посту и Гаврюшка сел в лодку.

— Почему такое беспокойство? — спрашивал Егор.

Но ему никто не отвечал.

— Слава богу, вывезли тебя! — сказал Гаврюшка, когда виден стал Утес.

— Мотай дальше один! — сказал Силин.

— Иди! — сказал Сашка. — За Васю, Таню и Катю не бойся. Они работают и лучше без тебя намоют. Вернемся вместе. А ты ходи. Твоя не надо здесь зря быть.

Опять потянулись острова и берега, недавно вышедшие из-под воды с длинными рядами трав, поваленных буйными волнами в прибыль и непогоду.

На Утесе Егор узнал, что парохода на подходе нет и еще долго не будет. Егор пошел на телеграфный станок. Телеграфист сказал, что раньше чем через месяц пароход не придет.

— Добирайся сам!

Долго плыл Кузнецов вверх по течению. Он шел протоками, стараясь сократить расстояние.

Попалось чье-то зимовье. Оно стояло на возвышенности среди дубового и липового леса. Давно Егор не видал липы и дуба. Приготовил на всякий случай ружье, зная, что может встретиться незнакомый, чужой человек.

Из зимовья выбежал человек и что-то кричал. Егор узнал сына Родиона Шишкина.

— Это наше охотничье зимовье, — рассказывал Митька, — нынче год холодный, все ветер и ветер. Я вас сразу узнал! Фигура ваша очень заметная. А как отец, моет?

— Моет.

— А я не могу… Не люблю этого дела.

Митька шел на зверя и не хотел возвращаться.

«Хорошие тут люди!» — подумал Егор. Он вытопил печь и нарубил дров, чтобы оставить их взамен сгоревших. Он уснул сладко и спокойно, как давно не спал.

Утром еще раз обошел зимовье, постоял под липами, посмотрел, вспомнил молодые годы, проведенные в бедности там, где хорошие липовые леса. А счастья там не было, и поэтому не жалко было старых мест и старой жизни. А липа была там красивая. И лыко было.

К ночи Егор добрался до Тамбовки и остановился в избе Родиона. А еще через четыре дня, не встретив по дороге ни одного парохода, намокший и промерзший, он вышел на родной берег напротив своей пашни и дома.

— Ветер встречный измучил совсем, — сказал он жене, входя с мешком в избу. В избе пусто. Никого нет, кроме жены. И она какая-то расстроенная.

— Васька женился!

— Боже ты мой! — всплеснула руками Наталья. — Да что это они, взбесились — все враз!

Егор не сказал, что живут молодые невенчаны.

— Говорят, в этом месяце не было парохода! А кто еще?

— И не говори! Петрован задумал жениться. Поехал седне к невесте. На Ольге — дочери телеграфиста. Ни че она! А Настя! Настя-то… — Наталья вдруг горько заревела и долго не могла прийти в себя, — замуж за «пароходного помощника». Помнишь, с дикими глазами, чубатый гуран бегал на «Ермаке»? Ты вот раз приехал, он на тебя доро?гой все пялился. Вот он до помощника капитана дослужился. Призналась, к нему тогда верхом ездила.

— Надо всех сразу отделять! — решительно сказал Егор, грузно садясь и чувствуя, что нет отдыха.

— Дедушка вон идет. Недоволен, боится, что внуки из крестьянства выйдут…

— А ты знаешь, у нас рыжего попа под духовный суд отдали. Алешка Айдамбо написал на него донос, что берет взятки и вымогает у гольдов меха. И так, говорят, грамотно все расписал и форму знает, как составлять доносы, что нашего рыжака отставили и скоро выселят с семьей. Стан и приход перейдут Алешке. И школа.

Егор все эти долгие годы враждовал с рыжим попом. Поп брал много незаконных поборов. Но он охотник, рыбак, пахарь, мыл золото.

— А теперь кто будет? — спросил Егор.

— Айдамбо будет! Он шибко грамотный!

* * *

Егор поехал по всем делам в церковь. Отец Алексей стал объяснять ему:

— Я — русский! И ладно! А гольды? Кто их гольдами пазвал? Это все он! Что такое гольд? Это голь, беднота. Зачем он нас так звал? Наверху есть деревня. Савоська говорит, что он сказал Муравьеву: «Там Гольди», и не объяснил, что деревня. Нет, это поп стал всех звать «гольди».

«Вот человек как хорошо обучился грамоте!» — печально подумал Егор. Он возвращался верхом среди темневших вечерних полей. «Я теперь сам буду хозяин, — сказал ему на прощание Айдамбо. — И сам буду просвещать инородцев!»

Осенью Кузнецовы сыграли сразу две свадьбы. Самородки Егора ушли на гульбу и на обзаведение молодых. Для обоих строилось по дому, нанята была плотничья артель, для домов закуплено все лучшее и дорогое.