Память возвращалась медленно.

Гаитэ перевернулась на четвереньки и постаралась встать, опираясь на обе руки. Волосы падали на лицо, мешая видеть. И, может быть, это было к лучшему.

Держась рукой за стену, она медленно поднялась.

Трупы, трупы — всюду трупы. Враги и друзья, вповалку, вперемешку — вместе.

Гаитэ узнала собственную мать в женщине с ребёнком на руках. По инерции она кинулась вперёд, склоняясь, надеясь помочь хотя бы ребёнку. Но он только казался сладко спящим. Он был, как все вокруг, мёртв.

«Если бы я не сбежала, если бы не пришла сюда, эти люди сейчас бы дышали», — с каким-то отстранённым равнодушием подумала она.

Она прошла между трупами и вышла в сад.

Солнце начинало медленно подниматься над горизонтом. И на его багровом фоне она увидела Сезара. Он стоял, наблюдая за рассветом.

«Жив», — только и подумала Гаитэ.

Организм отработал на пределе и не был способен больше ни радоваться, ни огорчаться. Прошлая ночь нанесла её душе незаживающую рану.

Она смотрела на неподвижно застывшего Сезара. Бледность его щёк могла соперничать только с бледностью его рубашки.

Она медленно подошла и встала рядом, обнимая его за талию и положив голову ему на плечо.

Сезар вздрогнул и отвернул лицо. Гаитэ с удивлением поняла, что он плачет:

— Я ничего не мог сделать! — прорычал он хрипло. — Ничего! Я оказался не в состоянии защитить ни тебя, ни себя — никого! Я всегда хотел быть ни на кого не похожим! Считал себя лучше других! Я всегда был так горд тем, что я — Фальконэ! А что я такое на самом деле? Кто я? Мой сумасшедший брат решил предать Рэйв огню, мечу и ядру, и я не смог помешать. Взгляни, чем всё закончилось? Попав в бурю, я не сумел ей управлять. Я ничуть не лучше жалкого попрошайки.

— Сезар, — погладила его по плечу Гаитэ. — Ты не лучше других и не хуже, ты такой же, как все. Обыкновенный, из плоти и крови. Так же как другие, ты способен любить, так же как другие, способен страдать. Так же, как любого другого тебя могут убить. Смирись с этим и найди в этом утешение. Будучи всего лишь человеком, не полубогом, ты не мог вчера изменить ничего. Слышишь этот звук, Сезар? Это звон лопат могильщиков. Люди готовят погребение. Люди страдают — и это объединяет всех — и их, и нас. Пойдём туда. Будем вместе.

— Тебе от этого станет легче?

— Мне — нет. Но, возможно, от этого станет легче им.

Гаитэ пошла к краю леса, куда выжившие после ужасной ночи, сносили трупы. Без удивления, со странным смирением, она узнала среди мёртвого и своего брата Микиэла.

«Вот ты и получил своё Царство, брат мой», — с болью подумала она.

Сорвав букет голубых незабудок, перевязала их лентой и положила брату на грудь.

Гаитэ провела несколько дней в хижине у воды, зализывая душевные раны. Несмотря на внешнюю неприглядность, жилище было вполне комфортабельным. Специальный слой соломы и мха поглощал влагу и не пропускал прохладу, внутри было тепло и сухо.

Пару дней она пробыла в каком-то странном забытьи. А на третий Сезар заставил её подняться.

— Гаитэ, нам нужно поговорить. Это очень важно. Рад сообщить тебе, что новые отряды императорских войск, попытавшихся вступить на эти земли, отброшены. У нас есть время, но его очень мало.

— Время для чего? Чтобы собрать ополчение?

— Если ты хочешь именно этого — то да, Гаитэ. Ты можешь стать тем знаменем, что объединит многих. Торн не популярен ни у старой, ни у новой аристократии. Заставить пламя ненависти разгореться и возглавить его будет несложно, — Сезар откинул волосы с лица и, в свойственной ему резкой, стремительной манере, опустился на табурет. Крестьяне, ремесленники, аристократы — мы всех можем собрать и поставить к ружью. Мы обойдём каждый замок, каждый дом в провинции. Я найду подход к гордым аристократам, ты найдёшь общий язык с простыми людьми — мы сможем убедить людей присоединиться к мятежу. Но что дальше, Гаитэ? Снятое со стен оружие прошлых лет недолго продержится против новейших орудий в руках настоящих солдат. Будем реалистами? Наш мятеж доставит Торну несколько неприятных минут, но шансов на победу в прямом противостоянии у нас нет. Мы можем какое-то время поддерживать пожар безумия, но финал заранее предрешён — мы сгорим в этом пожаре, любовь моя. Это противостояние будет не большим, чем смертельный прыжок раненого зверя.

— Что ты пытаешься до меня донести? Ты хочешь сдаться?

— Я хочу придерживаться первоначального плана. Гаитэ, нам нужно бежать.

— И бросить всех этих людей?

— Да. Ты сама знаешь, что наше присутствие среди них несёт им большие беды, чем наше бегство. Кому нужен простой крестьянин? Его убьют только если не успеет увернуться от клинка. Другое дело принцы. Одним своим существованием мы несём угрозу друг для друга. И потому наши сражения столь жестоки. Убей или умри — таковы правила. Стоит отрезать у туловища голову, и оно становится никчёмным. Простым людям нужен лидер. Без лидера они безопасны. Даже Торн не станет без нужны уничтожать. Никому не хочется быть королём пыли.

— Я обещала Торну вернуться. Я хочу отомстить. За его вероломство и жестокость. За его обман.

— Хорошо. Тогда останемся и станем сражаться на смерть. Если ненависть к Торну и привязанность к прошлому в тебе сильнее, чем желание двигаться дальше. Чем любовь ко мне.

Гаитэ подняла глаза:

— Ты сейчас пытаешься мной манипулировать?

— Я сейчас пытаюсь воззвать к твоему благополучию. Твоя мать не сдавалась — никогда. Даже когда терпела поражения, раз за разом, поднималась и снова бросалась в бой. Она не умела уступать и не хотела этому учиться. Да, в последний раз её можно понять, она защищала свою дочь. Нужно быть справедливым даже к врагам, которым для меня была твоя мать большую часть жизни — она ушла, как герой. Жила — Тигрицей, умерла — звездой. Ты можешь сделать тот же выбор — пойти по её дороге. И в итоге окажешься там же, где твоя мать. Ну, давай на миг допустим невозможное — мы уничтожим Торна. Убьём его, захватим его власть. Ты будешь счастлива, вновь надев корону Саркассора? Будешь счастлива вновь стать женой нового императора — братоубийцы?

Гаитэ вздрогнула, в ужасе отпрянув от протянутой к ней руки:

— Нет.

Сезар правильно истолковал её жест и слово. Оно относилось не к нему, оно относилось к нарисованному им будущему. От одной мысли о Жютене, об императорском дворце Гаитэ начинало тошнить.

— Я знаю, любимая, знаю. Я понимаю, что тобой движет даже не желание отомстить — боль. Погибли люди, связанные с тобой кровью, те, кто верил в тебя, ждал защиты. Ты не смогла их спасти. Такова жизнь — в ней никого не спасти. Мы сами уцелели лишь чудом. Но разве это не судьба? Гибель твоей матери и брата ужасная трагедия. Но, положа руку на сердце, если бы мы успели осуществить свой побег раньше, можешь ли ты быть уверена в том, что исход не был бы в итоге таким же, и даже хуже. Если бы их пленили, по нашим законам изменников такого уровня ждало четвертование или дыба. Что же тогда? Мы бы вернулись ради мести? Конечно, нет! Мы бы продолжили наш путь. Что же теперь мешает нам сделать то же самое? Выбрать будущее, выбрать жизнь, выбрать нас и нашу любовь, не отягощённую смертью Торна. Возглавив мятеж, чего мы с тобой добьёмся? Что можем ожидать? Проиграв — станем жертвами, войдём, может быть, в легенду — но посмертно. А победив, превратимся в убийц и преступников. Жена, предавшая мужа; брат, убивший брата. Преступления Торна забудутся, а наша, такая горькая и светлая любовь, останется в памяти людей одним из громких прелюбодейств. Только одно может нас спасти от Судьбы, Гаитэ — бегство. Сейчас, пока ещё не все дороги перекрыты. Пока наших врагов можно легко убедить в нашей смерти и запутать следы. Отринь сковавшую тебя апатию, прошу тебя! Борись вместе со мной — борись за нас. Ведь мы оба достойны счастья.