Я думаю об этом. Но говорю:

– Нет.

– Пойдешь к Дао?

– Да, – говорю я.

– Ты упускаешь свои возможности, Джо. Если мы проиграем, они вышвырнут отсюда наши чертовы жалкие белые задницы, ты вернешься в Штаты – а ты вернешься, если выживешь, – и пойдешь к какой-нибудь шлюхе. Узнав об этом, твоя жена достанет нож или позвонит своему адвокату. Но вьетнамские женщины не такие. Они понимают, что мужчина есть мужчина.

– Не знаю, Грифф. Думаю, Дао обидится, если я пойду к мадам Тьеу, а не домой.

– Домой, Джо, домой? Ты начинаешь называть что-то во Вьетнаме домом? Ты становишься туземцем, Джо? Белый человек должен остерегаться этого, ему надо стремиться на родину.

Примерно через три мили мне всегда становится легче. Я уже добежал до обрыва, который обозначает шестую милю. Я разворачиваюсь, чтобы возвращаться обратно. Примерно через полмили я вижу Мэгги, которая все еще бежит. Она молодец. Когда мы встречаемся, я жестами уговариваю ее повернуть, остаться со мной. Она хотела бы заупрямиться и показать свой характер, но уже и так пробежала примерно на пять миль дальше, чем привыкла. Она поворачивает. Я немного замедляю шаг, настолько, чтобы она могла бежать рядом со мной. Я больше не злюсь. Злость вышла с потом. Мы бежим в тишине. Больше никаких вопросов. Мы существуем в пространстве, где похоть, желание и все остальное сдерживается и перестраивается под устойчивый ритм.

Мэгги становится больно. Я молчу, просто пытаюсь поддержать ее своим бегом. Как будто мы с ней в одном взводе. Это работает. Она уходит от боли в состояние транса. Может быть, она чему-то учится. А может, уже знает.

Вот что я вам скажу: Мэгги для меня загадка. Я почти не задаю ей вопросов, потому что не знаю фактов. Я не знаю о ней ничего, кроме того, что она существует.

В поле зрения появляется дом. Увидев цель, она выходит из транса. В нее проникают мысли об остановке, отдыхе, усталости, боли, и это влияет на ее темп.

– Нет никакого конца, – говорю я ей. – Мы не будем останавливаться у дома.

– Хорошо, – говорит она и выпрямляется.

По мере того как мы подходим все ближе и ближе, она начинает надеяться, что я лгу. Что мы остановимся. Ее бег все время меняется. Когда она думает, что конец близок, бег становится рваным, а когда она думает, что конца нет, выравнивается. Когда мы останавливаемся прямо у дома, она приходит в восторг. Она берет меня за руку и опирается на меня, как будто не может идти. К завтрашнему дню она, наверное, и правда не сможет.

– Расскажи, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты мне рассказал.

– Да.

– Кем она была?

– Ее звали Дао Тхи Тхай.

– Звали?

– Звали.

– Мне жаль, Джо.

Я пожимаю плечами.

– Что с ней случилось, Джо?

– Дружественный огонь.

– Дружественный огонь?

– По врагу.

– Какому врагу?

– И вправду. По какому врагу?

– Не говори загадками.

– Загадками?

– Не надо так… просто ответь так, чтобы я поняла. Скажи и все. Я больше не буду спрашивать.

– Ее подстрелили. В Хюэ. В нашей квартире. Где мы жили вместе.

– Кто? Кто в нее стрелял?

– Друг или враг, я не знаю. Да это и не важно. Дружеский огонь, вражеский огонь. Все равно. Ее люди были моими врагами. Мои люди были ее врагами. Враг моего друга – мой враг? Может, это стреляли даже не в нее. Мы были там, чтобы убивать. Они были там, чтобы убивать.

– Ты сильно любил ее, Джо?

Я прохожу через ворота и поднимаюсь по лестнице в дом. В душ. Мы должны подготовиться к вечеринке.

– Ох, Мэгги, – говорю я, наверное, потому, что это нужно сказать, чтобы довести историю до конца. – О Мэгги. Она была беременна.

Мы идем на голливудскую вечеринку. На выпивку и еду потрачена куча денег. Тут есть парковщик, пять барменов и пять официантов. Все парковщики, бармены и официанты выглядят лучше меня, лучше, чем 99,9 % людей, существующих в реальной жизни. У них у всех идеальные зубы. Они выглядят лучше, чем большинство гостей, но даже в подметки не годятся самым красивым из гостей. Например, Мэгги, Джулии Робертс и Мишель Пфайффер.

Там Жан-Клод Ван Дамм. Он красуется перед Мэгги – я думаю, что перед Мэгги, а не передо мной, – когда нас представляют. Она обращается с Ван Даммом так, будто он похож на Типа О’Нила. Как я уже говорил, в Мэгги есть какая-то забота и вежливость, даже если кажется, что вся жизнь – кино.

Джон Траволта, как мне сказали, редко появляется на публике. Его жена сидит дома с ребенком. Он приветствует Мэгги с искренней теплотой. Я спрашиваю его, не возражает ли он поговорить о саентологии. Он отвечает, что с удовольствием.

– Я хочу спросить вас кое о чем, – говорю я. – Может ли саентология вылечить гомосексуальность?

По-видимому, это не тема для разговора. Джон молчит, глядя на меня. Мэгги смотрит так, как будто я поступил бестактно.

– Я не пытаюсь сказать, что это болезнь, – говорю я, – или что-то в этом роде. Я имею в виду, если кто-то из гомосексуалистов не хочет быть гомосексуалистом, может ли это помочь ему? Серьезно, меня Бэмби Энн Слайго просила узнать.

Какого черта, если я вернусь к своей прежней жизни, то хоть немного подружусь с секретаршей Мэла Тейлора, потому что сам Мэл будет не рад меня видеть.

Траволта говорит, что саентология помогает стать чистым. Как только вы становитесь чистым, происходит много важных психологических и эмоциональных вещей, почти все, что можно пожелать. Вы берете под контроль свою жизнь, потому что вы чисты. Я думаю, что смогу дать Бэмби Энн ответ, который она хочет услышать.

Приходит Дэвид Кравиц с Сакуро Дзюдзо и еще двумя японцами, занимающимися боевыми искусствами. Кто-то говорит мне, что это его телохранители, что без них он больше никуда не ездит. Кто-то еще рассказывает, что их обучают убивать прикосновением. Я вижу, как Ван Дамм знакомится с Дзюдзо. Я готов был бы заплатить, чтобы посмотреть на их бой.

Кравиц приветствует меня с энтузиазмом. Я думаю, что он сделал бы это, даже если бы собирался отдать Сакуро приказ меня обезглавить. Я улыбаюсь. Он спрашивает меня, как дела, нашел ли я что-нибудь для Мэгги.

– Есть пара интересных вещей, – говорю я.

– Какие?

– Я не знаю, достаточно ли я сметлив для этого бизнеса, – говорю я. – Теперь, после вашего вопроса, я начинаю сомневаться в себе. Мне надо продать вам идею, да?

Кравиц смеется. Мэгги слышит его и