будет так себя вести. В ирландской воде есть что-то, что поддерживает человеческие железы на разумном уровне. В Калифорнии такого совсем нет. Может быть, оно вымывается при доставке воды с севера. В Ирландии мы получаем воду прямо с неба, со всем что причитается, как и задумал Бог.

– С сохранением зарплаты, – говорит Мэгги.

– Я и не сомневалась. Может, мне приготовить вам ужин перед уходом? Салат, который можно просто достать из холодильника, или что-то, что можно разогреть в духовке?

– Не надо, спасибо.

– Он ведь уже не мальчик, – говорит миссис Маллиган. – Ему нужно нормально питаться, чтобы поддерживать силы.

– Я люблю его, Мэри.

– А-а-а. Ну да. Понимаю. Тогда я пойду.

– Не распускай о нас сплетни, хорошо?

– О нет, мисс. Я бы никогда не стала сплетничать о вас. Ну, что ж. Я тогда пойду.

Она идет и собирает свою сумку и пальто, которое не надевает на жаре, но всегда носит с собой. Она идет к выходу. Затем поворачивается и возвращается.

– Мисс Лазло, я должна вам кое-что сказать. За мной пришли. Они говорят, что из иммиграционной службы, но я не знаю, правда ли это. Я думаю, что нет. Дело в том, что я здесь нелегально. Может быть, вы об этом не знали. Они сказали, что сдадут меня и вышлют. Как думаете, сколько денег я заработаю, моя полы в графстве Корк? К черту ирландскую воду – одни дожди и сырость, ад для человека с ревматизмом. Тех денег не хватит на то, чтобы удержать душу в теле, не говоря уже о крыше над головой. Они хотят, чтобы я им про вас кое-что рассказала. О вас и о нем. Вы действительно вместе или что-то задумали. Я боюсь их. Миграционная полиция меня презирает, и деваться от них некуда, понимаете? Но я не стукачка. Никто из моих людей никогда не был стукачом. И никогда не будет.

– Если они придут снова, скажи мне, – говорит Мэгги. – Если понадобится адвокат, я тебе его найду. А пока расскажи им… то, что видела.

– Что вы влюблены в этого болвана?

– Да.

– Так и сделаю. До свидания, мэм.

– Хорошо, Мэри. Так и надо.

Она уходит, и нам нет никакого дела до того, что Мэл Тейлор и «Юниверсал Секьюрити» все еще нас проверяют. Какое, нахрен, может быть дело? Мы теперь в другом мире. Мы занимаемся любовью. Мы разговариваем. Пару раз мы выходили на пляж, но мы хотим прикасаться друг к другу так, как не сделаешь на публике. Мы остаемся дома – не отвечаем на звонки, не выходим на улицу – около трех дней. Мы говорим о том, что, возможно, будем вместе сниматься в кино. По-настоящему. Я говорю, что мой бред – это бред. Мэгги говорит, что это у всех так. Она уверяет, что я нашел хорошую рукопись и надо посмотреть, можно ли написать по ней хороший сценарий. Когда и если я встану с постели и пойду в офис, то найду агента и сделаю ему предложение. Со сценарием про Екатерину все сложнее. Он противоречит здравому смыслу. Поэтому для нее нужен именитый автор. Следовательно, дорогой. И поэтому его нужно оплачивать из чужих денег, через сделку по разработке, которой у нас еще нет. Я рассказываю ей еще немного. О том, как я ушел из дома, один, почти в пятнадцать лет, и Паскуале, отец Джоуи, взял меня к себе. Дал мне дом, на год-полтора, пока мы с его сыном не пошли в морскую пехоту. Джоуи был старше меня. Мэгги, конечно, постоянно спрашивает меня об Аннет – вышло ли у меня что-нибудь с сестрой Джоуи. Ну, мы с ней много баловались. А в те времена невестам все еще полагалось быть девственницами. Это же было прямо перед появлением противозачаточных. Все, кто трахался, залетали. На каждой свадьбе невеста сияла и выглядела пухленькой, а жених смущался и мечтал оказаться где-нибудь в другом месте. А она была сестрой Джоуи, и если бы я трахнул ее, мы с Джоуи рассорились бы навсегда. Я не хотел этого делать. Я любил Джоуи как брата. А Паскуале – как отца. Потому что он был для меня больше отцом, чем тот мудак, который сломал руку о мою голову.

– Что же ты сделал? – спрашивает Мэгги.

Я смущаюсь, потому что, конечно, она все поняла правильно. Я просто говорю:

– Мы баловались.

Она требует, чтобы я уточнил. Руками? Да. Она брала в рот? Ну, разок. Как это было? Почему всего раз?

– Не очень хорошо получилось, вот почему.

А что насчет меня? Я использовал свой рот с ней?

– Мне было пятнадцать, я никогда об этом не слышал, – говорю я Мэгги. Это ей кажется очень смешным. Она обнимает меня, целует и говорит:

– Я люблю тебя, Джо Броз.

Услышав это, я попадаю в другое измерение. Но Мэгги опять за свое:

– Ну же, неужели ты ни разу в нее не вошел? Неужели даже не пытался?

Не, не, я же говорил тебе, она сестра Джоуи, она боялась забеременеть, Паскуале бы меня выгнал. И куда, черт возьми, я бы пошел?

– Я тебе не верю, – говорит она.

– Она была верующей католичкой и хотела оставаться девственницей, – говорю я ей.

– А-а-а, – говорит Мэгги, – ты трахнул ее в задницу.

Она хихикает.

– Нет, – говорю я.

– Не лги мне, Джо Броз, я люблю тебя, ты не можешь мне лгать.

Ладно, да, я признаюсь. Почему я смущаюсь? Потому что никому в жизни этого не говорил?

Я люблю ее.

Может быть, у нас есть будущее. Может быть, маскарад стал реальностью. Иллюзия, стала реальностью. Может быть, в следующий раз Магдалена Лазло сыграет Екатерину Великую, а я – Потемкина.

Встав наконец с ее ложа, я позволил моей императрице одеть меня как ее продюсера. Забудем ли мы Джона Линкольна Бигла и наши поиски его тайны? Думаю, мы не знаем. Думаю, мы слишком увлечены друг другом и нашими возможностями, чтобы об этом знать.

О наших занятиях любовью я скажу вам лишь одно. Когда мы легли в постель в первый раз, я потянулся к ящику рядом с кроватью, где, как я знаю, лежат презервативы. Я везде был в этом доме. Я знаю все в этом доме. Она кладет свою руку на мою, чтобы остановить меня. Никто из нас не обсуждал ни ВИЧ, ни СПИД, ни анализы крови. Также я практически уверен, что она не пользуется никакими другими средствами контрацепции, по крайней мере, таблетками или диафрагмой. Если мы