— Уединение, — повторил он.

— Мне нравится уединение. — Челси улыбнулась. — На этой террасе хорошо принимать горячую ванну. И я действительно полюблю уединение, если мы поставим ее сюда. — Она прислонилась к Адаму и поцеловала в шею, проведя языком по коже.

— А вот тут мне без соседей не обойтись.

— Да?

— Спортивное прошлое. В присутствии большой толпы у меня лучше получается.

— Ты неплохо справляешься и в спальне, где нас только двое.

— Только двое? Там у меня везде камеры.

Челси улыбнулась, потом потянула его за ремень, заставив остановиться.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Адам сказал, что тоже ее любит. Он в этом не сомневался. Никогда. Целуя ее здесь, во дворе дома, он подумал, что, возможно, это их место. У них все сложится — здесь, в этом месте, достаточно далеко от дома, но без полного разрыва с ним. Адам прекрасно понимал, что ему никуда не убежать от своих грехов — именно в грехах его прошлое соединилось с настоящим, в таком же крепком объятии, как теперь у них с Челси, — но он также верил, возможно, впервые, что в их тени можно построить что-то чистое.

Игровой день.

Накануне Кент спал очень крепко; утром об этом ему сообщила Бет.

— Обычно ты такой беспокойный в ночь на пятницу, — сказала она. — А этой ночью спал, как Лайза. Только еще храпел.

— Как я понимаю, ты спала хуже?

— Я же сказала, что ты храпел.

Они снова могли позволить себе легкость, позволить шутки. Первую страницу газеты занимала новость об убийстве Клейтона Сайпса, недавно освободившегося из тюрьмы жителя Кливленда. Рейчел Бонд пока не упоминалась, но Кент надеялся, что скоро будет. Стэн Солтер и Роберт Дин сделают свою работу. А пока он просто будет тихо радоваться тому, что знает только он.

— Плохая погода для футбола, — сказала Бет. Солнце, вчера закатившееся за горизонт, казалось, решило не вставать; небо было темно-серым, капли дождя никелем блестели на подъездной дорожке.

— Для футбола не бывает плохой погоды, — сказал Кент.

* * *

Родни Бова пришел в середине дня, и Адам сразу же понял, что предстоит тяжелый разговор. Глаза Бовы были красные, и он весь трясся от напряжения.

— Вы им помогли? — с порога выпалил он.

— Кому? — спросил Адам.

— Полиции. Вы им помогли?

Позади него Челси сделала какое-то движение, но Бова не повернулся, и Адам увидел, что ее рука опустилась под стол, к короткоствольному пистолету калибра.38. Адам настаивал, чтобы она держала под столом оружие, но Челси никогда не обращала на него внимания. Что-то в поведении Родни Бовы ее насторожило.

— В чем меня уж точно теперь не заподозришь, — сказал Адам, — так это в дружбе с полицией, Родни.

— Зачем вы надели на меня электронный браслет?

Челси перевела взгляд с пистолета на Адама. Он поспешно отвел глаза и встал.

— Выйдем на улицу. Я вас выслушаю, Родни, но не позволю кричать в моем офисе. Вы мешаете работать.

Адам шагнул к двери, не дожидаясь согласия Бовы. И не встречаясь взглядом с Челси. Они вышли на холодный дождь, который меньше чем за двадцать четыре часа сменил бабье лето. Адам остановился под козырьком здания, куда не доставали капли дождя, достал сигарету и закурил. Они стояли перед пыльной витриной бывшей страховой фирмы, конкурента Адама. Офис пустовал уже три года. Адам поднял к губам сигарету, втянул в себя дым, задержал дыхание на пару секунд, затем позволил ветру сдуть облачко дыма со своих губ.

— Зачем вы надели на меня электронный браслет? — повторил Бова.

— Я называл вам причины. Так лучше для вас. По-моему, я ничего не скрывал.

Бова выглядел измученным, и Адам воспользовался возможностью продолжить разговор, чтобы сильнее надавить на него, так чтобы он не управлял ситуацией, а только реагировал.

— Вы сказали, что полиция вас подставила, — сказал Адам. — Но не сказали почему. И не обязаны. Но кое в чем я могу вам поклясться, Родни, — черт, да кому угодно могу поклясться, — что информацией о вас я не делился с полицией.

Бова молчал. Адам размышлял об электронном браслете и о риске, который с ним связан.

— Если хотите его снять, пожалуйста. Я дорожу своей репутацией. И не хочу, чтобы вы так говорили.

— Тогда снимите его.

— Сниму. Но может, скажете, почему?

— Моего брата убили. Они искали его, и теперь он мертв. А я… я виделся с ним. То есть ездил к нему перед тем, как его убили. Не знаю, в чем они его подозревали, но теперь…

— Что натворил ваш брат? Почему полиция его так искала?

Бова отвел взгляд.

— Это личное.

— Вы сами ко мне пришли.

— Я знал, что его ищут, — тихо повторил Родни. — Но не знал почему. Это плохо. Но они его не понимали. Он много всякого натворил, с ним было трудно, но он этого не делал. Того, в чем они его обвиняли.

— Вы были с ним близки?

— Мы редко встречались. Но он был моим братом. Мы многое пережили вместе, давно. Но я немного быстрее нащупал почву под ногами. Он выбрал другую дорогу. Но я знаю, кем он был, каким он был, и…

— Это я понял, — сказал Адам. — Скажите мне вот что: вы когда-нибудь лгали о нем полиции? Например, они спрашивали, где он, а вы сказали, что не знаете?

— Да. Он нарушил условия досрочного освобождения. Больше я ничего не знал. Но выдавать его не собирался.

— Вы сказали им, где он прятался, когда полиция пришла к вам с этой новостью?

— Нет, я пока им ничего не сказал.

— Почему?

— Потому что я хочу понять, что произошло. И не с их слов. Мне нужно самому понять, что случилось.

— А потом?

Бова облизнул губы, отвел взгляд, но ничего не ответил.

— Я им ничего не говорил, — заверил его Адам. — И не скажу. Но они могут получить ордер и посмотреть записи трекера. Они знают о браслете?

— Нет.

— Тогда сейчас мы его снимем, но вам следует следить за тем, что вы им говорите. Чтобы не накликать на себя беду.

— Меня это не волнует. По крайней мере, теперь.

— А должно. Поскольку, если они готовы предъявить ему тяжкие обвинения, о чем можно судить по вашим словам, и вы запутаетесь в показаниях, они постараются и вас в это втянуть. Вы должны это понимать. Чем тяжелее обвинения, тем сильнее желание полиции повесить их на кого-то живого. Я не знаю, о чем вы говорите, но готовы ли вы впутываться в это дело?