– Отступаем! – повторил Тевур приказ брата, который сражался впереди – изогнутая сабля великого хана была вся в чёрной крови. Абдай отчаянно отбивался от мёртвых, что оттеснили его от остальных воинов, но навьи, чуя крепкого бойца, только яростнее нападали.

Тевур старался пробиться к брату, но мертвецов было слишком много.

– Сзади! – изо всех сил крикнул Тевур, видя, как одна из тварей пытается запрыгнуть на лошадь позади великого хана.

Абдай повернулся, сбросил мертвеца, но вдруг ослепительный удар в бок разлился обжигающей болью. Хан, взревев, отрубил руку ранившего его умертвия вместе с мечом, но рана была слишком сильная – запах горячей крови привлекал порождения Тьмы.

– Спасайся, Тевур, – рычал Абдай, не опуская сабли. – Отныне ты – великий хан! Спаси людей!

Собственная участь Абдаю была ясна, и он не спрашивал Тенгри, за что ему такая тёмная смерть от руки мёртвого, – хан слишком многое взял на свою Птицу Духа. Слишком многих пленил, обманом вёл войну… Но он не сдастся просто – он погибнет как настоящий воин степи – в бою.

Тевур видел, как Абдай едва выдерживает атаку, – великого хана окружало всё больше мертвецов – к нему было не пробиться.

– Тевур! – молодой хан услышал оклик Чакре, который вместе с Вороном, Станиславом и невесть откуда взявшимся Мулаком под предводительством Адара прокладывал путь вверх по улице, к окраине города.

Абдай, продолжая отбиваться от умертвий, оглянулся на Тевура, который не внял его приказу и старался прийти к нему на помощь, и посмотрел на брата так, что Тевуру пришлось подчиниться. Во взгляде Абдая была решительная покорность судьбе, которую он воспринимал с благодарностью – теперь он искупит всё то, что взял на свою душу. Тевуру показалось, будто он услышал мысли брата, и молодой хан, разрубив очередное порождение Тьмы, развернул коня.

«Но и вы, северяне, как и я, поплатитесь за то, что обратились к Тьме», – думал Абдай, продолжая сражаться, несмотря на то что боль застилала алым взор. Ещё одна ослепительная вспышка разлилась по спине, и Абдай услышал хруст костей – тварь, запрыгнув, вцепилась ему в плечо.

* * *

Драгослав, продолжая парить духом над Мореградом, видел, как колосаи в панике отступают, – люди Солнца не держали строй – они спасались бегством от мертвецов, которые их настигали. Некоторые сварогины бежали с ордой, некоторые – атаковали колосаев вместе с навьями.

Мёртвые продолжали выходить из вод – войско Кощея полнилось – Ний постарался на славу, собирая воинство.

Настала пора явить себя людям.

Драгослав открыл глаза: охваченный дымом и смогом город простирался впереди; в порту, кроме мертвецов и нескольких полубезумных сварогинов, никого не осталось. Кощей обернулся на дочь: белая, как снег, Злата смотрела, замерев, на развернувшееся перед ней действо. Мореград умывался огнём, кровью и болью. Драгослав чувствовал настроение царевны – происходящее её ужасало. Злата, сама желавшая обратиться к навьям, не была готова к тому, что последует за этим. Слишком юная, слишком гордая, своенравная, но ещё наивная… Пора взрослеть, думал Драгослав, смотря на свою дочь. Та, которой уготовано стать владычицей мира да обрести бессмертие, должна знать, что есть настоящая сила и какова за неё плата.

Злата, почувствовав взгляд отца, обернулась и встретилась взором с его пронзительными чёрными очами.

– Мне пора явить себя людям – сварогины должны знать своего спасителя, – прошелестел Кощей. – Ты остаёшься моей Наместницей. – Драгослав положил ладонь Злате на лоб и зашептал. Царевна не успела ответить – ледяной холод сковал её дух, и Злата услышала Слово, дарующее власть над мёртвыми. Слово было колючим, и говорить его было больно. – Теперь тебя слушается и моё войско, – произнёс Драгослав, открыв глаза. – Используй силу верно.

Злата, подавив невольный испуг, кивнула, и отец отошёл, отдав приказ поморам готовить сходни. Царевна молча смотрела на то, как Драгослав готовится спуститься на берег, и ей казалось, будто она не понимает, что происходит. Все чувства сплелись в тугой неясный клубок, и было так горько… и… Злата не понимала, почему у горла застыли слёзы. Стоя под белыми парусами, развевающимися на фоне чёрного неба, под ветром, доносившим запах гари и треск огня, царевна осязала внутри себя колючее Слово, что жгло сердце, желая быть произнесённым. Но произносить его Злата не хотела. Царевна смотрела на поморов, выполняющих приказ её отца, на то, как Драгослав вместе с несколькими витязями и Миодрагом покидает палубу, и… Она ведь так об этом мечтала – освободить отца и вместе с ним править миром, обратиться к навьям Мора, чтобы отомстить за маму… Но… почему происходящее так ужасает? Почему кажется неверным? Только потому, что отец невзлюбил Бронимира? Так ведь и она его не любила… Или… Злата вновь посмотрела на догорающий Мореград – умертвия шатались вместе с полуживыми сварогинами, которые походили на мёртвых, и слёзы сами потекли из глаз. Царевна, опершись о борт корабля, тихо плакала, смотря на то, как её отец ступает на берег и вместе с Миодрагом и витязями идёт в Мореград. Злата не понимала своих слёз, но остановить их не могла.

Вдруг чья-то рука легла на плечо, и царевна, вздрогнув, обернулась: позади стоял Бронимир. Он смотрел на неё тяжёлым взором, и Злате показалось, будто князь, не обладая даром Велеса, видит все её думы. И от этого царевне стало только хуже.

– Не печалься, – тихо сказал Бронимир, но Злата отпрянула от князя, и его рука опустилась.

– Я не печалюсь! – вздёрнула подбородок Злата. – Это слёзы радости! У меня, ты видишь, всё получилось! Отец даже даровал мне Слово, что повелевает нашей армией!

Бронимир устало покачал головой.

– Меня ты обманывать можешь, но вот себя… – проговорил тихо князь, и Злата нахмурилась, смотря на Бронимира с ледяной злобой. Князю такой взгляд царевны был знаком – она всегда так смотрела, когда кто-то говорил то, что причиняло ей боль. Но князь не собирался отступать и говорить Злате то, что она желает слышать, – всё слишком худо, чтобы притворяться. – Не того ждала ты, верно?

– Того! – выпалила Злата. – За силу надо платить!

– Но плата оказалась слишком велика, царевна, и ты это знаешь, оттого и слёзы льёшь, – печально ответил Бронимир, и взгляд Златы ещё больше потемнел.

– Я не хочу подобное слушать, – гордо сказала Злата. – Уходи!

– Я уйду, – кивнул Бронимир. – Но… хочу сказать, что и ты можешь уйти, пока не поздно. И мы вместе попробуем всё исправить.

– Не поздно – что? – невольно обронила Злата, но, тут же совладав с собой, ледяным тоном произнесла: – Довольно разговоров, князь. Оставьте меня и займитесь тем, чем велел царь. – Злата смотрела на Бронимира враждебно, старательно скрывая ту тёмную пустоту, в которой томились Слово и неясные ей самой чувства, от которых делалось тошно. – Что вам велел Драгослав Бессмертный?

Бронимир некоторое время молча смотрел Злате в глаза, и царевне впервые было сложно выдержать взгляд его чёрных очей. В отличие от Драгослава, глаза Бронимира излучали жизнь и тепло. И ещё чувство, в котором страшно признаться… От этой невольной мысли царевне сделалось совсем худо, но она призвала все свои силы, дабы князь того не заметил.