– Что ж! Прощевайте. Мне к стойке информации.

Ещё раз вопросительно глянул на Танечку. Та отвела взгляд.

Послышался шумный хлопок. От входной двери к ним летел Челягин – в длинном прорезиненном плаще, мятой фетровой шляпе.

На ходу обхватил за плечи зардевшуюся Танечку. Бесцеремонно поцеловал в губы. Закрутил.

– Люди же! – бессильно пробормотала та.

– Прости, прости! Уж так соскучился. Думал, не дождусь.

Потрепал за плечо Бероева.

– Ну, экспедиторы мои дорогие! Вылетаем на Чару. И не теряя времени, двинем на Кодар. Погонщики, олени – почти всё готово. Осталось толкового проводника подобрать. Секунда дорога!

Он потёр в нетерпении руки. Спохватился.

– Танечка, дружок, тебе как главному снабженцу новое поручение. До рейса на Чару у нас ещё два часа. Возьми Олега в помощь, сгоняйте на склад геологоуправления. Выхлопотал у них три мешка ржаных сухарей. Как бы не перехватили. А я пока ещё одного члена нашей экспедиции поищу. Я вам говорил, нам гляциолога в подмогу выделили. Должен был с вами прилететь. Сейчас объявлю по радио.

Заглянул в блокнот: Тимашёв.

Игорь усмехнулся:

– Тимашéв. Не надо объявлять. Я уж нашёлся.

Вспыхнувшая Танечка опустила глаза.

В Чите кончается большая авиация. С её вытянутыми застеклёнными аэровокзалами. С ревущими лайнерами на рулёжках. С железобетонными взлётно-посадочными полосами. В Чаре – центре Каларского района – начинается авиация малая, экономная, предназначенная для связи соседних регионов Сибири. Без изысков.

Чара встретила прибывших мелким ситом дождя и дымкой. Как объяснил всеведущий Челягин, – дымка тянется аж от горящих лесов Якутии.

Поршневой Ли-2 приземлился на грунтовую полосу посреди широкого, заросшего луговыми травами поля.

Пассажиры по протоптанной тропинке стайкой потянулись к дощатому зданию аэровокзала, составленному из двух половинок – под прямым углом друг к другу. На стыке их было надстроено возвышение, венчающееся округлой белой башенкой с загибающимися краями. Будто киргизский ак-калпак[4] нахлобучили. Из здания доносился ровный непрерывный гул.

– Там что, самолёт прогревают? – пошутил Тимашев.

Пассажир из местных глянул на часы.

– Так буфет же открыли, – лениво пояснил он.

Чарский аэровокзал, богатый обильным буфетом, расположен в шаговой доступности от посёлка – в полутора километрах. Для местных не столько буфет в аэровокзале, сколько аэровокзал при буфете. Буфет здесь – это клуб по интересам. Нечто вроде бильярдных при областных Домах офицеров. Отдушина, дискуссионный клуб, где можно отвлечься, выдохнуть после трудовой недели. В выходные сюда набивается чуть ли не четверть тысячного населения Чары. Под разбавленное пивко, сдобренное водочкой, ведутся беседы, сначала неспешные, степенные. По мере того как пива и водки становится больше, а закуска иссякает, споры делаются бескомпромиссными, горячими, переходящими в мордобой. Так что дежурный милицейский наряд без работы не сидит: прямо столиками пакуют в районный газик и перевозят в отдел милиции.

Подобно тому как в областных аэропортах дежурят в ожидании клиентов таксисты, здесь пассажиров тоже встречали. По периметру поля расположились несколько каюров с запряжными оленями. Луноликие, улыбчивые, они зазывно махали приезжим. Один из них – пожилой, морщинистый эвенк – при виде Челягина энергично закивал, обращая на себя внимание. Челягин сделал ему знак подъехать к самолёту, где уже началась выгрузка груза.

– Наш экспедиционный транспорт, – объяснился Челягин. Остановился. – Пожалуй, надёжней будет самому проследить за разгрузкой. Вдруг что-то перепутают или недогрузят.

На время разделились. Тимашев с Терентьевой пошли в здание аэровокзала. Челягин с Бероевым вернулись к самолёту.

Разгрузка шла вовсю. Лётчик – распаренный, без кителя – передавал через дверь, а эвенк-возница принимал груз и укладывал на повозку. Помощь оказалась не нужна. С противоположной стороны самолёта тоже доносились голоса. Челягин с Бероевым, прогуливаясь, обошли самолёт и возле крыла увидели дородного сорокалетнего капитана милиции в расстёгнутом кителе, оживлённо переговаривающегося с другим пилотом.

Похоже, капитан только недавно начал полнеть. Сытое лицо его ещё не расплылось. Но лоснящиеся щёки и животик, переваливший через брючный ремень, говорили, что дородность вскоре сменится тучностью.

– Принимай свой заказ, Савельич. – Лётчик передал капитану перевязанную бечёвкой стопку книг. Капитан поставил стопку на траву, и зоркий Бероев с удивлением успел углядеть на корешках среди других фамилии Шекспира и Данте.

«Эк куда культура шагнула», – подметил он озадаченно. Похоже, диву давался не он один.

– Недоступный ты моему разуму человек, Савельич. – Лётчик тронул ногой книжную стопку. – Участок – сплошные бомжи да судимые. Всех в узде держать и то полные сутки требуются. Понимаю, если б детективы, фантастика. Сам почитываю. А тут Данте какой-то!.. Чего-то, кстати, припоминаю. Неужто и впрямь на такое время хватает?

– Век живи, век учись, – с важностью пресёк расспросы капитан. В свою очередь, протянул два набитых под завязку рюкзака. Бероев подметил, что оба были намертво затянуты узлом и поверх узла скреплены сургучными печатями.

Лётчик поднял груз, с шутливым усилием покачал в воздухе.

– Всё тяжельше и тяжельше. Передать, конечно?..

Капитан заметил посторонних.

– Как обычно! – поспешно опередил он. Ощупал обоих цепким взглядом. Застегнул китель на одну пуговицу. Козырнул:

– Участковый инспектор Пригода. Кто такие?

Челягин представился. Появился второй, закончивший разгрузку лётчик.

– Чего от эвенка услышал! – на ходу, захлёбываясь от нетерпения, сообщил он. – В Чаре-то новая беда. Венька Кидельгасов третий день как пропал. В последний раз видели возле топей. И – с концами.

– Похоже, опять Болотный Дед балует, – понимающе кивнул второй пилот.

– Это ещё кто? – заинтересовался Олег.

– Так