Вроцлав, вторник 16 января 1928 года, час дня

Часы на башне лютеранского собора на Кайзерштрассе ударили раз. Их звук распространился далеко в солнечном воздухе и пробил стекло лаборатории Института Судебной Медицины на Максштрассе, в котоой сидели Лазариус и Мок, одетые в белые фартуки.

— Это опиум, — сказал Лазариус и встряхнул пробирку. — Когда-то считался волшебным лекарством. В случае вашего племянника и его подруги стал смертельным ядом. Им впрыснуто по десять кубиков растворенного в воде опиума.

Доктор Лазариус сдвинул очки на конец сморщенного горизонтальными бороздами носа, которому он обязан среди студенческих братьев прозвищем «Муравьед», и принял с снисходительностью тупой взгляд Мока.

— Задохнулись. Так действует опиум и морфин, когда вместе с кровью попадает в легкие. Что-то меня, однако, беспокоит. В теле вашего племянника очень странный вид опиума.

Мок посмотрел на пробирки, на реторты, газовые горелки, на весь этот упорядоченный мир науки, в котором — о чудо! — есть место для молодого и чувствительного поэта Эрвина Мока.

— Отлично! — Мок почувствовал ярость. — Тело моего племянника было катализатором, который изолировал или также освободил ваш «странный опиум»! Напишите на эту тему диссертацию и подарите ее моей невестке!

— Проблема в том, дорогой господин советник, — грустно улыбнулся Лазариус, — что опиум очень загрязнен.

— Не понимаю, — Mock медленно успокаивался.

— Опиум, как вы наверняка знаете, является продуктом, из которого в начале XIX века был получен морфин. Каждый грамм опиума также содержит морфин. Он в теле несчастного Эрвина тоже, но его очень мало. Почему? Потому что содержит множество других субстанций, которые обычно удаляются в процессе очистки. Кто-то накачал трупы неочищенным опиумом. Но где он его взял?

— Зачем вы все это мне говорите? — Мок опер ногу на большой палец, что ее привело в бесконечное колебание.

— На вроцлавском, а возможно, даже на общенемецком черном рынке, — Лазариус постучал о пробирку обесцвеченным кислотой ногтем, — опиум не очень популярен. Наркоманы предпочитают впрыскивать себе морфий, который дешевле и сильнее. Убийца вашего племянника должен получить этот опиум издалека… Но откуда? Ведь даже в Китае он очищается… Это настоящая загадка…

— Значит, этот ублюдок должен был сам его изготовить, — буркнул Мок. — Другого выхода нет…

— Есть, — задумался Лазариус. — Это опиум может быть старым. Очень старым…

— Как старым? — спросил Мок.

— Вы знаете, что, — Лазариус с удовольствием подставил свою лысину под воздействие проникающего стекла солнца, — я не хороший историк, но мне кажется, что где-то в середине девятнадцатого века Англия и Франция воевали с Китаем в так называемых опиумных войнах. После этих войн значительно улучшилось качество этого наркотика. Он содержал около двадцати, а не тридцать, сорок алкалоидов, как в теле Эрвина. Это довольно абсурдно, но может быть, этот опиум, который привел к смерти Эрвина, происходит от 1850 года?

Нью-Йорк, понедельник 21 ноября 1960, четверть шестого

Мок приподнялся на постели и направил палец в сторону карты.

— В этом городе, в сочельник 1927 года, — воскликнул он, — последовала демонстрация зла, понимаешь, Герберт? Я это зло освободил, вызвал его своим злом. Тем, которое я хотел причинить этой несчастной женщине. В городе Вроцлаве появился дьявол, а я его туда вызвал.

Мок опустился на подушки и тяжело дышал. Опухшие пальцы скребли простыни.

— Я исповедовался в этом, Герберт, — сказал Мок. — Это не давало мне покоя, и я должен был кому-то рассказать. Кому-то, кто борется с дьяволом, он закашлял сухо. — Было это в начале тридцатых годов. Мой исповедник имел для меня только один совет. Я должен был простить всех, кто причинил мне боль и которым я хотел отомстить. Барон фон Хагеншталь и Софи.…

— И что, простили им?

— Барону — да, но Софи куда-то пропала, и я даже развелся с ней в суде.

— Послушай, Эберхард, — Анвальдт хлопнул себя газетой по бедру. — Я должен…

— Тебе ничего не нужно, кроме одного, — Мок извивался от боли, которая прорезала его раздавленную опухолью большую берцовую кость. — Ты должен мне обещать, что найдешь Софи и передашь ей это письмо, — он передал Анвальду белый продолговатый конверт. — Это мое прощение. Я прощаю ей все. Обещаешь, что найдешь ее и ей это передашь?

— Обещаю, — ответил Анвальдт и уткнул взгляд в конверт.

Мок поднялся, чтобы обнять Анвальдта, но отказался от этой мысли. Он понял, что в этот момент его тело выделяет такой запах, как тела Хокерманна и барона много лет назад в старом «адлере» на рынке города, которого нет.

— Благодарю, — сказал Мок с улыбкой. — Иди и позови этого ксендза. Я могу умереть…

Анвальдт протянул больному руку и вышел из комнаты, спустился по лестнице и прошел мимо спящего в кресле ксендза Купайуоло. Он взял пальто и шляпу и покинул дом. Двинулся медленно в сторону ближайшей станции метро. На углу он заметил огромный мусоровоз, который подметал отходы. Он достал из кармана вчерашнюю «Süddeutsche Zeitung» и еще раз прочитал информацию о смерти известной берлинской театральной актрисы Софи фон Финкл. Под некрологом было интервью со знаменитой скрипачкой Элизабет Кернер, сердечной подругой покойной. Госпожа Кернер впервые открыла в этом интервью тайну Софи: так вот была она ранее замужем, а ее мужем был высокий офицер вроцлавской полиции Эберхард Мок. Анвальдт прочитал это все еще раз и подумал о прощении. Затем он бросил газету в трубу мусоровоза и спустился по бетонной лестнице.

Августасштрассе — ул. Счастливая

Александерштрассе — несуществующая улица, проходящая по сегодняшней Социальной площади

Ан дер Айевейде — ул. Старогроблова

Ан дер Клостермауэр — ул. Поля

Антониенштрассе — ул. Антония

Бишофштрассе — ул. Епископская

Блюхерплац — Соляная площадь

Бригерштрассе — ул. Брестская

Броккауэрштрассе — ул. Свистацкого

Бургфельд — ул. (Сизинского?) Силезии

Вайсгербергассе — ул. Белокорнича

Вахтплатц — площадь Солидарности

Вебскиштрассе — ул. Согласия

Ворверкштрассе — ул. Парижской Коммуны

Габитцштрассе — ул. Гаевицкая

Гартенштрассе — ул. Пилсудского

Гимназия святой Елизаветы — сегодняшний Институт Психологии Вроцлавского Университета

Гимназия Святого Матфея — штаб-квартира библиотеки Национального учреждения им. Оссолинских