На своём этаже я выпрыгиваю из лифта с рёвом: «Пойми!»

И так вот, примерно, все сто десять лет, что мы знакомы, не зная даже имён друг друга.

Но надо соответствовать запросам. Пополнять научный антропологический багаж. «Опознай сожителя» – вот игра, которая скоро увлечёт всех моих знакомых.

Еду утренним, свежим ещё лифтом на первый этаж.

Настроение самой мечтательной направленности. Всё представляю себе, что сделаю с коллегами по промыслу. Собой выбрит. Галстук. Пенсне. Крахмал.

На десятом этаже взял попутного. Заходит дама, имя которой я, по понятным причинам, не назову никогда.

– Здравствуйте, Анна Сергеевна Волохина из 32-й квартиры, блондинка ростом 175 см, вес 50 кг! – говорю приветливо. – Как спалося вам, фея грёз моих упоительных?

– Ах, – отвечает прекрасная инкогнито, – спалось отменно. Лишь томик поэта Батюшкова давил на мои свежие прелести, навевая фантазии восторженного свойства. Такая мелиорация души! Живительнейшая! Восторг переполняет! Скажите ж мне только одно. Вы, сука, думаете договор подписывать?! А то мне постоянно говорят про договор, сука. А я, вообразите, не знаю, что и предположить на сей загадочный случай. Сука, я ещё не подписывала ничего. Вакацию провожу, решительно, в неком беспамятстве по молодости лет.

Разрушив интригу и ткань повествования, сообщаю: только в паркинге уразумел, что с УК (у нас так по телевидению называют управляющие компании коммунального обслуживания) я договор ещё не подписал.

Кстати, нам дали тепло. Кажется, что пока на время, не навовсе, на чуть-чуть, чтобы только краешками губ коснуться, о чём предупредили дважды: первый раз письменно грамотой у ворот, второй раз для тупых (меня, например) устно объяснили, сначала по телефону, а ну как я совсем уже, ещё и в дверь тарабанить стали дежурными руками.

Отопление будет. Пустят пары в чугун! Таинству быть. Короче, всё ценное – из квартир вон, на шкафы и антресоли. Ковры текинские – в рулоны, картины – в трубки, книги – хрен бы с ними.

Так что сегодня у нас дома будет тепло и красиво, потому как к нам придёт тепло, а красота у нас и так живёт постоянно. Мы на неё при гостях набрасываем мешковину, она через неё дышать пока может.

– Господа! – вбежал я к гостям, оставив фалды фрака позади себя на метр с четвертью, кутаясь в половик. Вбежал в бальную залу, сбросил муфту. – Прочь декадентские меха из шимпанзе, отбросим негу кашемира! Сбросим ворс облезлых соболей! Прочь, боярская прель! Новые времена настают! Станемте как дети, гоёспода! У нас дома будет тепло, и мы сможем, наконец, насладиться видом своих пусть уже не очень свежих, но всё ещё товарных для многих тел!

И все тут же кинулись к инструментам. Славить и понимать! Я ж говорю, нормальные люди ко мне не ходят.

В первой части робко, нежно высказываются предположения, что зиме в наших краях всё же быть, что проклятия Королей Севера (Старков, по-нынешнему) – оно сбудется. Что Стена с осужденными членами ордена чистоты рухнет наконец, погребая всю эту лагерную воронью белиберду.

Тревожно бьётся скрипка, она не хочет зимы, не хочет, тревожится обжима раскалённых муфт на лопающихся подземных трассах, не хочет ям с чёрными рабочими, паром и ором из преисподней битвы.

Но вот вступают духовые народного хозяйства. Небасово, понимая, они говорят скрипке, говорят, что, скрипка, иначе ведь нам всем, дорогая, дорогая, дорогая, до-ро-га-я, пипец! Снега, волки, оленья моча на проспекте Ленина, визгливые нанайцы гонят гуртом недоеденных самарцев прочь, в тундру.

Управление городом встаёт в оркестровой яме и разворачивает тряпицы с заклинанием от зимнего проклятия. На тряпице сей секрет Добро волшебника! Тепло будет. Все ликуют.

Вошедший было нанаец выходит, обводя тяжело взглядом собравшихся.

Смысловые ударения на тактах расшифровывают шуршащие фиолетовые схемы. Один бежит туда, наяривая на фаготе, второй с двумя тубами приседает вверх-вниз. Третий, литаврист, взмывает на задах, готовясь к неизбежному триумфу воли над злобой и стихией! Дирижёр палочкой попадает в кого-то особо нерадостного. Чары падают. И Скрипка верит! Она поняла! Как ни коварна зима, живое дыхание горящего в недрах сердца земли газа побежит к нам, пробьётся по трубам, согреет, не даст впасть в убожество и ломку скамеек для отопления у буржуек.

Тема финансов глуха. Финансы на низах утробно твердят о сложностях, о бесконечных финансовых путях, о разрывах и долгах. Путь героя опасен!

Но верх берёт тема просвещенного градоначальства, увитое лаврами и амурами. И вот уже Зима не так страшна тем, кто её совсем не боится. Градоначальство зовёт нас ликовать!

Надо просто взяться за руки. И чары рассеются. И побежим мы по чистому городскому снегу навстречу друг другу, целовать снежинки с ресниц влюблённых, имея при себе справки об отсутствии задолженностей.

Облака из картона расступаются над нашими головами. Мы видим державный профиль Царя Тепла. И даже тянущиеся к нему нежные руки работников ЖКХ, и варежки детей, и наши нескладные грабли. Царь Тепла спускается с гор, на которых тоже часто любит играть на свирели, чтобы заключить нас в свои объятия.

И хоровод! И смех! И вот доцент кафедры хроматографии робко обнимает слесаря 5-го разряда Каграманова. Ликование. Прочь, шкуры лесных зверей и прокисшая вонь овечьей шерсти!

Последние пять – семь минут можно не слушать – там про отчёты и затраты.

И такой балаган дас киндервайценберг унд шаритеклиникумфогель будет годами.

У меня теперь дома очень хорошо!

По всей квартире распространился чад от подгоревшего мяса, пахнет луком каким-то сомнительным, каким-то чесноком, жиром дымящимся над мерцающими углями.

И всё это совершенно бесплатно!

Ах, вот оно, чудо! Ах, вот он, истинный парадиз! Знай себе теперь покупай недорогие булки и жри их, вбирая деликатесный запах чувственными ноздрями своими.

С непривычки, конечно, тяжело было. Я как только вернулся с острова – я же простуженный был, ничего не чувствовал в плане запахов и жизненных ароматов. А однажды ночью просыпаюсь и осознаю, что моя мечта детская – работать инквизитором в разгар мракобесия и чумы где-то под Нюрнбергом – она сбывается. Горячо возблагодарил своих покровителей и, шлёпая пятками по гулкому мрамору, кинулся искать источник дивного благоухания. Потому как пахнуть так у меня могло только по одной причине – во время пытки огнём заблудших ересиархов.

Вооружился настольными «Discours des sorciers». Принюхиваясь, двигался зигзагом по комнатам и тёмным переходам, забегал внезапно за портьеры и нюхал там, потом высовывал из-за портьер голову с обидой и одновременно с детской надеждой, что вот сейчас, сейчас пелена и морок с моих глаз спадут и я узрю долгожданное! Уютную тяжёлую жаровню с багровыми, чуть перекалёнными угольями, щипцы и пилки, разложенные тут же рядом, под рукой. Иглы увижу, забитого в колодки лысого подколдунка, трибунал и протянутое мне чёрное санбенито с прорезями для глаз и белым крестом. Думал, что ведь может же это сбыться! Ведь все ж условия созданы! Я же мечтаю! Я же готовлюсь!..