Специфика моего городского района заключается в том, что вот вышел я час назад из подъезда, прошел пару кварталов и понял, озираясь, что нет ничего в моём районе, что может быть удостоено определением «неестественный». Нет такого выверта, нет такого мозгового триппера, который бы не смотрелся в моем районе как влитой, как родной, как задуманный с основания, на этапе заточки карандашей для проектирования. Все, глядь, есть! Что только ни измысли, расправляя за спиной перепончатые крылья, всё в наличии: и то, и вон то, и те тоже, а этот вообще уже…

Люди зажигают электрический свет у себя в домах, кажется, только затем, чтобы поверить на минуту малую, что сейчас не XVI век. А потом коротнёт где-то, и все нормально, можно расстегиваться по полной.

Каждый может проделать подобный мысленный эксперимент со своим районом. И согласиться, разумеется, со мной немедленно.

Сходил в ТСЖ на ночное, по обыкновению, собрание. Всё совещание просидел с внушающим надежду лицом. Кто-то обязательно должен сохранять спокойствие среди «Джентльмены, их всего двое! Один из них – калека, который завёл нас сюда на погибель, а второй – щенок, у которого я давно хотел узнать, какого цвета его потроха!»

Я жалею правление нашего ТСЖ. У них глаза, как у жены актёра кукольного театра. Который сорок лет, умело засунув по локоть руку в ватные задницы детских любимцев, заставляет всех этих зайчат, утят, поросят и лисичек говорить, прыгать, хлопать ресницами и размахивать ушами, перебирая внутри них пальцами.

То есть глаза у правления нашего ТСЖ полны и ужаса, и опыта, и немного болезненного удовольствия.

Когда я живу в городе, то с балкона могу видеть дом моего детства. И балкон моего детства я могу видеть.

Сорок семь лет колесить, чтобы вернуться к балкону, на котором я сидел, привязанный верёвкой за ногу.

Коммуналка была. Поэтому иногда мне на шею мама вешала табличку. У мамы был красивый почерк.

«Дорогие! Не кормите его! Он прекрасно позавтракал! Буду через час. 12.45».

«Дорогие соседи! Не давайте сыну воблу. Скоро буду!»

«Много капризничал, не пил рыбий жир – скажите ему, чтобы пил, а иначе не вырастет».

«Два яйца со стола разбила я, а не он. Верну сегодня же».

Я читать не мог, поэтому на всякий случай улыбался поверх таблички каждому подошедшему.

Иногда на табличке соседи что-то дописывали маме. Особенно любил вступать с мамой моей в оживлённую мной переписку старик Пломбир – бывший секретарь Троцкого, руководитель Московского троцкистского центра. Так-то его фамилия была Пломпер, но мне казалось, что Пломбир звучит гораздо красивее.

Из своих 149 лет старик отсидел лет двести. Но работал на радио. И там, а в случае, если его выпускали по недоразумению на свободу, и тут тоже, работал на радио.

Меня Пломбир очень любил. И писал на табличке: «Хороший мальчик», «Вёл себя хорошо», «Учится развязываться – обратите внимание!», «Считали до пяти – запомнил не всё», «Мы дали ему печенье, обещал угостить вас».

Однажды бабушка моя приехала внезапно из Таллина. В распахнутой шинели. Увидела меня с табличкой на шее и на коленях у бывшего руководителя троцкистского подполья – мы с ним конспиративно играли в «камень-ножницы-бумага». На полу рядом с нами лежал лицом вниз дядя Толик Галушин. Няньки у меня были первоклассные; сестра Пломбира, Ия Яковлевна, уже научила меня на идиш «штейн-шер-папир», что я азартно и выкрикивал.

На коммунальной кухне молча смотрели друг на друга два мира: бабушкин мир и мир Пломбира. Дядя Толик Галушин на коммунальных досках символизировал собой страну, за счастье которой пролито столько крови. Я с табличкой отвечал, вероятно, за будущее. Для полноты картины надо добавить, что во дворе стояла машина из гаража Геринга, на которой меня один раз возили в больницу, когда я проглотил две пуговицы. После войны прошло менее тридцати лет – это как от сейчас до Горбачёва.

На следующее утро бабушка отвела меня в детский сад. И детство моё кончилось на некоторое время.

Вошёл сегодня в подъезд и прочёл сложное объявление:

«Лифт работает плохо… (от руки вписано: „вероятно, проблемы в электронике, возможно, крысы“), ради бога, не нажимайте в нём кнопки 6, 9, 14 этажей (от руки: „10, 5“). Были случаи долгих застреваний (от руки: „Женщина 1975 года рождения, застрявшая на 9 этаже, вы потеряли в лифте паспорт“). Починить лифт скоро не сможем. Наш техник пробовал, но сейчас он занят на другом объекте. Потерпите. Ваша Администрация ТСЖ (от руки: „Женщина, потерявшая паспорт, он вас ждёт в правлении, нам он не нужен“)».

Обычное для нашего дома объявление. В котором соединено всё: техника, наука, беспощадный фатум (возможно, крысы), религия, трагедия, таинственная драма женщины 1975 года рождения, загадка, к кому она приезжала с паспортом, то есть интрига, прогноз ситуации, анализ кадровых проблем и призыв к терпению.

Как мы понимаем, пред нами гипертекст.

Посильно дополнил его, вписав в объявление: «В нашем доме нет 14 этажа, спасибо, покарай вас всех Господь!»

Господи! господи…

Одумайтесь.

И если увидите меня за привычным моим занятием – беганьем в полуспущенных кальсонах по двору, отбиваясь от льстивых домочадцев, – то не спешите осуждать. О, не спешите!

Потому как моё традиционное беспокойство – оно о вас же. Хотя вы этого, очевидно, не очень достойны.

Когда в паркинге появился первый «мини-купер» – я, привычно выгнув бровь свою соболиную, простил. Желваки только под загорелой кожей заходили.

Какой дом без ручного дизайнера или, скажем, клубного активиста? Или жиголо с претензией на газовых разведёнок? Без забавника эдакого?..

Конечно, я хмурился, крутя цигарку из «Коммерсанта-Дэйли». Конечно, прикуривая от огонька махру, судачили мы с банковскими мужиками, усмехаясь в усы, пахнущие «Пенхалигонсом»: вот, мол, завёлся пидорас тут, теперь как люди европейского склада живём. Погутарим эдак, да и по норам своим. У всех интересы, культурный досуг, не до коллективного осуждения креативных деятелей, не до манифестаций.

А тут – бац, бац, бац! Уже четвёртый «мини-купер».

Опускаются руки.

Приехал в родной город и всё же пошёл в грузинский ресторан, затаившийся в подвале нашего ТСЖ.

Две шуршащие змеюки грелись у нас в подвале – косметическое заведение «Сакура», обеспечивающее загар всем окрестным тунеядкам, и кавказский трактир, обеспечивающий этим же тунеядкам досуг и море чувственных соблазнов в лице любого желающего.