Судья Хокинс был хорошо осведомлен об опыте и репутации доктора Стивенсона: тот выступал в качестве эксперта на процессе по делу об убийстве доктора Джорджа Генри Лэмсона 10 лет назад, где представил доказательства того, что жертва, молодой шурин обвиняемого, убит редким ядом – аконитином. Он также знал, что присяжные не слишком доверяли судебно-медицинским экспертам и неохотно отправляли преступника на виселицу, основываясь на научных экспериментах и мнениях, которые мало кто из них мог понять. Хокинс преисполнился решимости уничтожить любые сомнения, которые Гейган, возможно, посеял в умах людей на скамье присяжных. Доктор Стивенсон, как заверил их судья, – это «джентльмен больших научных дарований, с огромным опытом и неутомимой настойчивостью в поиске истины». Результаты его лабораторных анализов делали очевидным то, что Кловер умерла от смертельной дозы стрихнина.

Нужно было сделать еще одно заключительное замечание. Судья Хокинс объяснил, что присяжные заслушали подробности похожих смертей в Ламбете, потому что было бы «невозможно прийти к какому-либо удовлетворительному заключению» без этих дополнительных доказательств. Крим воспользовался бы любыми сомнениями, которые могли возникнуть относительно его вины, – так считал судья. «Но если они уверены, что он действительно совершил преступление, тогда их долг – сказать об этом бесстрашно и твердо».

Присяжные вышли из зала суда в 13:45. Зрители едва начали обсуждать комментарии судьи, когда 12 мужчин уже вернулись с вердиктом. Судья Хокинс с трудом протиснулся сквозь толпу, чтобы вернуться на место. Крим успел лишь спуститься в подземный переход, ведущий в Ньюгейт, и его охранникам пришлось развернуться, торопясь обратно в зал суда. Крим встал лицом к присяжным, небрежно прислонившись к скамье подсудимых.

Клерк задал вопрос: «Виновен ли заключенный в убийстве Матильды Кловер?» – «Виновен», – ответил старшина присяжных.

Крим не дрогнул и никак не отреагировал. Пассивность и равнодушный вид, которые он демонстрировал на протяжении четырех месяцев выступлений в суде, остались неизменными.

Во второй раз за немногим более чем десятилетие его признали виновным в убийстве.

Среди зрителей раздались звуки рыданий. Где-то в галерее закричала женщина. Послышался топот ног, когда люди бросились распространять новость среди гигантской толпы, собравшейся снаружи под темным небом, грозившим разверзнуться дождем. Все в зале суда знали, что будет дальше.

«Существует ли причина, по которой суд не должен выносить вам смертный приговор в соответствии с законом?» – спросил клерк.

Крим медленно покачал головой. Охранники подошли к скамье подсудимых и встали рядом с ним. Капеллан проскользнул сквозь малиновую занавеску за скамьей подсудимых и занял место слева от судьи. Помощник вышел вперед и положил квадрат черной ткани – страшную «шапочку для вынесения приговора» – на свежевымытый и напудренный парик. Судья Хокинс заявил, что Крим виновен в «самом ужасном преступлении», «убийстве настолько дьявольском по своему характеру, отличающемуся такой хладнокровной жестокостью, что едва ли можно говорить о деталях». «Пытки», которым подвергли Кловер, он назвал «беспрецедентным злодеянием», преступлением, которое «можно искупить только смертью». Он приказал Криму вернуться в Ньюгейт и ожидать казни.

«И помилует Господь вашу душу».

Глава 36. «Не безумен в юридическом смысле»

Вскоре после суда над Кримом судья Генри Хокинс вызвал к себе Мелвилла Макнотена, главного констебля столичной полиции Скотленд-Ярда. В специально подобранном костюме, с коротко подстриженными седыми волосами, он выглядел намного меньше, чем казался на судейском месте. Без парика и алой мантии он вполне мог бы сойти за бизнесмена, отправившегося к властям сообщить о краже со взломом или о растрате денег сотрудником. Однако судья хотел обсудить важные вопросы.

Судья Хокинс считал себя вправе указывать полиции на то, как ей следует выполнять свою работу. Было известно, что он устраивал перекрестные допросы офицерам, как если бы все еще был адвокатом. «Горе полицейскому, – заметил один журналист, – который допустил промах во время их разговора». Речь о поведении полиции, которую он произнес 10 лет назад, излагая свои взгляды на все – от правильной модели допроса подозреваемых до вреда сплетен и безделья, – позже включили в руководство для сотрудников столичной полиции. Он считал, что долг офицера состоит не только в том, чтобы арестовывать правонарушителей. Проявляя бдительность и подозрительность, офицеры также могли гарантировать, что у преступников не возникнет соблазна нарушить закон. «Когда в каком-либо конкретном районе совершается много преступлений, – отметил он в руководстве, – можно заподозрить, что с бдительностью местных офицеров что-то не так».

Четыре отравления, совершенные под носом у Скотленд-Ярда в небольшом районе Лондона в течение полугода, свидетельствуют о шокирующем отсутствии внимательности.

Не сумев расследовать убийство Кловер в конце 1891 года, когда доктор Бродбент пожаловался на шантаж, Скотленд-Ярд упустил шанс схватить Крима, прежде чем он заявил о новых жертвах. Хуже того, полиция проигнорировала и второе письмо, обвинявшее Эрла Рассела в убийстве Кловер, – ошибка в расследовании, которая никогда не упоминалась на суде. Графиня Мейбл Рассел была слишком больна, чтобы давать показания, а судья Хокинс, похоже, не знал, что полиция упустила еще одну ценную зацепку.

Резкая перепалка судьи с Танбриджем и ссылка в его речи к присяжным на «слабые попытки» найти шантажиста доктора Бродбента побудили лондонскую прессу к нападкам. «Четверо несчастных были убиты, – жаловались в The Pall Mall Gazette, – и все же полиция не имела ни малейшего представления о личности убийцы». Скотленд-Ярд, по мнению The Daily News, виновен в «шокирующем и необъяснимом пренебрежении» письмом Бродбента. The Times of London хотя и была более сдержанна в своей критике, но ясно дала понять, что общественность не потерпит подобных промахов в будущих расследованиях. Reynolds’s Newspaper же отреагировала письмом в редакцию, опубликованным под заголовком «Преступность и полиция». Автор, использующий псевдоним Нортумбриец, не упомянул о поимке Крима, но настаивал на том, что для борьбы с преступностью в Лондоне необходим детектив нового типа. «Чтобы выявлять преступников, у вас должна быть порода умных людей, прошедших специальную подготовку в преступных кругах, – утверждал Нортумбриец, – хладнокровных, активных, спортивных людей; хорошо образованных и способных выдержать любую усталость, давление или трудности». Кто-то считал, что автор описывал Шерлока Холмса – непогрешимого детектива, который никогда бы не упустил такие важные улики.

Судья Хокинс уже пытался возместить ущерб, нанесенный репутации Скотленд-Ярда. Когда 22 октября суд собрался для рассмотрения нового дела – на следующий день после того, как он приговорил Крима к смертной казни, – он принес то, что можно было назвать извинениями. Хокинс посовещался с полицией, получил «наиболее удовлетворительное объяснение» того, что произошло с письмом Бродбента, и захотел стереть «любое неблагоприятное впечатление», созданное его комментариями. «Я далек от того, чтобы