Генеральный прокурор сэр Чарльз Рассел представил доказательства причастности Крима ко всем четырем отравлениям в Ламбете (авторская коллекция)

Развязность Гейгана испарилась. Он задал несколько вопросов и не высказал никаких возражений, поскольку свидетель за свидетелем разоблачали ложь его клиента, рассказывая об угрозах шантажа и связи с другими убитыми женщинами. Когда Рассел закрыл дело на четвертый день судебного процесса, Гейган объявил, что не будет вызывать свидетелей, чтобы не столкнуться со свирепым взглядом генерального прокурора. Ни один медицинский эксперт не стал бы оспаривать выводы доктора Стивенсона. Если бы Гейган осмелился предположить, что газеты ошибались, а его клиент имел хорошую репутацию и был компетентным врачом, это дало бы возможность для опровержения доказательств обвинения – и обнародовало бы убедительные выводы инспектора Фредерика Смита Джарвиса.

Ожидаемое признание невменяемым так и не состоялось. Возможно, Гейган не смог найти сторонников «отчуждения»: в то время некоторые психиатры (считалось, что психически больные отчуждены от своего нормального «я») утверждали, что такие расчетливые, хладнокровные убийцы не несут ответственности за эти действия. В Иллинойсе Крим дважды выступал в качестве свидетеля, утверждая, что невиновен в убийстве, но в Великобритании он не имел права давать показания от своего имени.

Считалось, что обвиняемые по уголовным делам наверняка будут лгать, и пройдет еще шесть лет, прежде чем британский закон разрешит приводить их к присяге в качестве свидетелей.

Некоторые судьи разрешали обвиняемым делать заявления перед присяжными, но лишь после того, как заслушаны доказательства. Крим ничего не сказал.

Заключительное выступление Гейгана продлилось большую часть дня. На улицах Лондона можно было встретить тысячи респектабельных усатых мужчин в темных пальто и цилиндрах. Могли ли свидетели, опознавшие Крима, ошибаться? И как могла Кловер прожить так долго, если, как утверждал доктор Стивенсон, ее отравили стрихнином, смерть от которого наступает очень быстро? Он не пытался обелить подпитываемый наркотиками и беспорядочным сексом образ жизни своего клиента и постоянно напоминал присяжным, что Крима судят за убийство, а не за безнравственность. Вполне возможно, что Крим узнал о смерти Кловер из разговоров с проститутками Ламбета, с которыми был близко знаком. Воспользовавшись медицинскими знаниями, он соотнес ее мучительную смерть с симптомами отравления стрихнином и решился на шантаж доктора Бродбента. Гейган утверждал, что злоупотребление Крима опиумом и морфием могло объяснить его дилетантские угрозы и «абсурдные заявления», которые он делал в своих письмах. Более того, Гейган высмеял тесты, использованные для подтверждения наличия стрихнина в останках Кловер, заявив, что нелепо сравнивать реакцию лягушки с реакцией человека. «Научные данные, представленные доктором Стивенсоном, недостоверны, – сказал он присяжным, – ведь на основе проведенного эксперимента нельзя сделать никаких выводов, способных определить степень опасности вещества для жизни человека».

Когда Гейган закончил, раздались разрозненные аплодисменты, но они были скорее выражением признательности за страстное выступление, нежели поддержки его отвратительного клиента. Судья грубо приказал хлопающим остановиться.

Расселу не потребовалось много времени, чтобы подвести итог дела. Свидетели связали Крима с Кловер, и письмо, написанное его почерком, показало, что он знал, что ее отравили стрихнином, за несколько месяцев до того, как ее тело эксгумировали. «Возможно ли, что невиновный человек, заподозривший такое убийство, написал шантажистское письмо доктору Бродбенту, – спросил он, – вместо того чтобы связаться с полицией?» Гейган едва упомянул обличительные показания Луизы Харви, но Рассел посчитал, что ее «замечательная история» об инциденте на набережной Темзы подтверждала, что Крим побуждал женщин принимать таблетки. Это значительно помогло «прояснить дело». Если бы предоставление ей лекарства от прыщей было «добрым, а не смертельно опасным поступком», обвиняемый мог бы выписать ей рецепт, однако вместо этого он договорился о ночном свидании и настоял, чтобы она проглотила капсулы на месте. Рассел защищал судебно-медицинские доказательства обвинения, подчеркивая «научные достижения» своего свидетеля-эксперта и «определенные выводы», касающиеся смертельной дозы принятого Кловер яда. «У доктора Стивенсона нет никаких интересов, кроме желания докопаться до истины, – утверждал он, – и, смею предположить, он использовал самые известные и передовые методы анализа». Если доказательства оставляли у присяжных «твердое убеждение в том, что этот человек виновен», генеральный прокурор напомнил заседателям, что возможен только один вердикт.

Глава 35. Просто дьявольское убийство

«Наивно было ожидать, – сказал судья Хокинс присяжным, когда судебное разбирательство возобновилось на следующее утро, – что доказать факт совершения преступления будет легко». Судья с неудовольствием заметил, что часто, как и в данном случае, свидетелей этого деяния просто нет. Именно поэтому присяжным заседателям пришлось ориентироваться в лабиринте косвенных улик, чтобы определить, было ли у суда достаточно доказательств того, что Крим – убийца.

Когда двери зала суда открылись, люди поспешили занять места, чтобы стать свидетелями заключительного акта ламбетской трагедии. «Ни дюйма свободного места», – отметил репортер The Morning Post, осматривая зал суда. Опоздавшие стояли в проходах между столами и креслами, и даже Лаура Саббатини пришла, чтобы узнать о судьбе человека, за которого чуть не вышла замуж. Стояла такая пронзительная тишина, что было слышно шуршание бумаги, когда заметки журналистов передавали посыльным, которые должны были доставить их в редакции газет на соседней Флит-стрит. Прошел ровно год со дня смерти Матильды Кловер.

Крим занял свое место. Хотя он выглядел более бледным и немного менее спокойным, чем накануне, он заверил одного из своих адвокатов, что хорошо выспался, и назвал ту ночь лучшей за последние месяцы. Казалось, Крим был уверен, что его оправдают. Он спросил адвоката, вероятно ли, что его будут преследовать за шантаж, как только с него снимут обвинения в убийстве Кловер.

Судья хотел, чтобы присяжные вынесли вердикт. Окна душного зала суда приоткрыли, и, когда судья начал свое выступление, одно из них с грохотом закрылось. Это был зловещий знак. Частые гости Олд-Бейли знали, что, если судья Хокинс уверен в виновности подозреваемого, он сделает все возможное, чтобы добиться обвинительного приговора. В течение трех часов, ни разу не заглянув в свои записи, судья кропотливо указывал на доказательства, латая дыры в деле обвинения и выделяя каждую улику, указывающую на вину Крима. Если присяжные поверили Элизабет Мастерс и Элизабет Мэй, которые видели Крима с Кловер, то человек на скамье подсудимых – в этот момент он повернулся и указал на Крима карандашом, чтобы подчеркнуть это, – знал жертву и навещал ее. Он согласился с предположением Рассела: автор письма к Бродбенту, Крим, должно быть, и отравил Кловер.

Судья Генри Хокинс. «Холодный и рассудительный» судья, известный как Вешатель Хокинс, был