демонстрируя фотографию Крима каждому сотруднику. В квебекских газетах поместили объявление, предлагавшее вознаграждение в 25 долларов за информацию о том, где Крим мог приобрести стрихнин. Затем Джарвис руководил вторым раундом проверок, понадобившимся после того, как Скотленд-Ярд предположил, что Крим мог купить или украсть яд у врача или ветеринара. «Крайне важно проследить путь стрихнина до Нила, если это возможно», – отметил инспектор Танбридж после совещания с прокурорами. Несмотря на интенсивные поиски, никакого другого источника стрихнина не обнаружили.

Скотленд-Ярд отозвал Джарвиса лишь в середине сентября. Он спустился по трапу парохода «Монгол» в Ливерпуле 28 сентября, после более чем трехмесячного «изнурительного расследования», как он позже выразился. Его допросы и открытия рассказывали историю многообещающего канадского врача, который, как реальное воплощение доктора Джекила, превратился в монстра. Он был специалистом по абортам. Шантажистом. Коварным отравителем. Хладнокровным убийцей. Подробные отчеты Джарвиса дали бы прокурорам необходимое оружие, если бы Крим снова попытался изобразить себя уважаемым профессионалом, которого ошибочно обвинили в чудовищных преступлениях. По сообщению The Chicago Daily Tribune, Джарвис вернулся в Лондон с доказательствами, необходимыми «для того, чтобы представить сильное и решительное опровержение любой защиты, на которую Нил или Крим… мог рассчитывать».

VI. Джек-отравитель

Лондон, октябрь – ноябрь 1892 года

Глава 34. «Систематический и обдуманный курс действий»

Процесс над Кримом начался днем 17 октября 1892 года в Центральном уголовном суде Лондона. На протяжении более чем двух столетий некоторые из самых отъявленных преступников Британии – в том числе Уильям Палмер, пионер отравления стрихнином в 1850-х годах и врач, столь же печально известный в прошлом, как и Крим, – представали перед судом в этом похожем на крепость здании. В обшитом деревянными панелями зале, битком набитом адвокатами и зрителями, Крим слушал зачитываемые ему обвинения. Болтовня на нависающей галерее быстро затихла. Генри Хокинс – судья в алой мантии, отороченной белым мехом, и парике до плеч, свисающем с обеих сторон головы, – хмуро наблюдал за подозреваемым со своего места. На скамье присяжных сидели 12 человек, которым предстояло решить судьбу Крима, – такие же неподвижные и бесстрастные, как, по мнению одного зрителя, восковые фигуры в музее мадам Тюссо. Дневной свет просачивался сквозь ряд высоких окон, выходивших на мрачные стены Ньюгейтской тюрьмы, где Крима содержали во время судебного процесса.

Журналисты пристально рассматривали и описывали Крима. Рыжевато-каштановая борода, отросшая за четыре месяца в неволе, покрывала его квадратную челюсть.

Очки в золотой оправе помогали скрыть косоглазие, ставшее его отличительным признаком. Он был одет в темный пиджак и жилет с белым галстуком, завязанным морским узлом. Охранники Ньюгейтской тюрьмы сказали, что он казался нервным, раздражительным и плохо спал. Однако, оказавшись в зале суда, он показал себя таким же бесстрастным, как и присяжные заседатели, время от времени наклоняясь вперед, чтобы что-то прошептать своим адвокатам. Только легкое подергивание рта и ерзание на стуле, казалось, выдавали его внутреннее смятение. Люди, обвиняемые в мелких преступлениях, по мнению одного опытного журналиста, выглядели более испуганными и растерянными, чем Крим – человек, обвиняемый во множестве убийств, которому грозила виселица.

«Томас Нил Крим на скамье подсудимых в Олд-Бейли» (черно-белая иллюстрация: A Weekly Illustrated Record and Review, 29 октября 1892 года, авторская коллекция)

Крим сел на угол скамьи подсудимых, как можно дальше от присяжных и ньюгейтских охранников, когда сэр Чарльз Рассел поднялся, чтобы начать разбирательство с выступления обвинения. Ирландец по происхождению, с глубоко посаженными пронзительными глазами и властной осанкой, Рассел был одним из ведущих корпоративных юристов Лондона, прежде чем в 1880 году занялся политикой. Несколько лет спустя он был посвящен в рыцари, а затем стал лордом Расселом Киллоуэнским. Его личное отношение к обвинению в качестве генерального прокурора – его привлекли к делу двумя месяцами ранее, когда премьер-министр Уильям Гладстон сформировал свою четвертую администрацию, – подчеркнуло серьезность обвинений. Тщательно готовясь к судебному разбирательству и безжалостно и эффективно допрашивая свидетелей, он считался одним из ведущих адвокатов своего времени. «Рассел, – отметил коллега, – производил на свидетеля тот же эффект, который кобра производит на кролика». Его юридические аргументы были такими же простыми, прямыми и убедительными. «Его метод можно описать одним предложением, – написал другой коллега, – четкое заявление, окончательное и бесповоротное, как удар молота Тора».

К тому моменту Криму предъявили семь обвинений. После того как в результате коронерского расследования в июле предшествующего года его признали виновным в смерти Матильды Кловер, предварительное слушание перед магистратским судом Боу-стрит добавило обвинения в убийстве Эллен Донворт, упавшей в обморок у вокзала Ватерлоо, а также Элис Марш и Эммы Шривелл – женщин, отравленных в комнате, которую они делили на ламбетской Стэмфорд-стрит. Криму также предъявили обвинение в попытке убийства Луизы Харви, которая обманула его, заставив думать, что она проглотила отравленные таблетки, и в двух эпизодах шантажа. «Но пока, – объяснил Рассел присяжным, – доктор предстанет перед судом только по обвинению в убийстве Кловер».

Он отметил, что прошел год, почти с точностью до дня, с тех пор как «жалкая и безвестная жизнь» Кловер внезапно и ужасно оборвалась. В течение нескольких месяцев, как признался Рассел, даже детективы Скотленд-Ярда, расследующие отравления других проституток Ламбета, не знали, что ее убили. Излагая суть обвинения, он продолжал: «Только один человек из ныне живущих мог знать, что ее смерть была трагичной и мучительной, и именно он ввел ей смертельную дозу стрихнина». Рассел преисполнился решимости доказать, что тот самый человек сидел на скамье подсудимых, прислонившись к перилам и подперев лицо правой рукой, как будто глубоко задумавшись.

* * *

Каждое утро люди часами стояли перед Олд-Бейли, как еще называли здание уголовного суда, надеясь стать свидетелями заседания. Чтобы предотвратить адскую давку при открытии дверей, полиция возвела у здания подобие баррикад. Судебные чиновники получали шиллинг или два от зрителей, готовых заплатить, чтобы попасть внутрь, – «праздных людей, – по высокомерному мнению корреспондента The New York Times, присутствовавшего на процессе, – привлеченных любопытством и желающих посмотреть, как двое мужчин борются за жизнь ближнего». Женщины тоже толкались, желая получить место в суде, и их широкополые шляпы с перьями смешивались с напудренными париками младших юристов, жаждущих увидеть легендарных судей и адвокатов в действии. Гораздо более широкая аудитория могла насладиться последней криминальной сенсацией на страницах крупнейших лондонских газет, которые ежедневно публиковали стенографические отчеты показаний.

Крим нанял для судебного разбирательства четырех юристов, и его ведущий адвокат начал пробивать дыры в позиции обвинения. Джеральд Гейган был опытным