минуту ноющее чувство: я воспользовался ей, можно сказать, опорочил. И те вульгарные бабы, к которым и прикасаться-то было противно. Девка не унималась, лезла ко мне. Пьяное глумление. Я встал с лавки. Оправил свитер.

— Слышь? А хочешь, я почитаю тебе стихи? — бросил ей с насмешкой.

Она не была достойна. Уж тем более произведений Федерико Гарсии Лорки. Стихи я негласно посвящал другой. Той, что терзала меня. «Заклинаю, не подходи ко мне». Компашка притихла. Парни-тугодумы тут же озлобились, видя, как их бабы захлопали глазами и смолкли. Особенно меня бесил один клоун. Имя тоже не вспомню. Он считал себя за главного. «Я-я-я!». Привлечение внимания к никчемной персоне. Я взял девку за руку. Поцеловал в запястье так нежно, галантно, что она задрожала от волнения.

— «Любовь до боли, смерть моя живая»[73], — начал я.

Стихи.

Первые, что пришли в хмельную голову. До того даже не задумывался над их смыслом.

— «Жду весточки — и дни подобны годам».

Ком встал в горле.

— «Забыв себя, стою под небосводом, забыть тебя пугаясь и желая»…

— Вау! — разом выдохнули остальные бабы.

Уж что-что, а декламировать у меня всегда выходило неплохо. Я притянул девку к себе. Читал ей в ухо, зажмурившись, а у самого душа рвалась на куски!

— «Ветра и камни вечны. Мостовая бесчувственна к восходам и заходам:

И не пьянит луна морозным медом глубин души, где темень гробовая»…

Баба задышала чаще. Я тоже. Прошлое. Я намеренно читал Франк мрачные, жестокие стихи. Не про чувства. А той бабе, должно быть, и вовсе никто никогда не читал.

— «…Но за тебя шел бой когтей и лилий,»

— Слышишь ты, «бой»! — рявкнул я, тряхнув девку за плечи. — «Звериных смут и неги голубиной, я выстрадал тебя, и вскрыты жилы».

Подняв голову, я в каком-то искуплении завыл:

— Слышишь, Франк? «Выстрадал тебя!» — и прижал девку с такой силой, что та пискнула.

— Эй, чувак, а ну полегче! Отпустил-ка ее! — полез главный клоун.

Меня было уже не остановить.

— Эй, Франк! «Так хоть бы письма бред мой утолили, или верни меня в мои глубины к потемкам, беспросветным до могилы!»

Драка.

Тот тип полез первым. Я бил его с упоением, пока, увы, не вмешались другие. Колошматил до разбитых в кровь костяшек. Те парни хорошо тогда меня отделали. «Верни меня в мои глубины к потемкам, беспросветным до могилы!» — все повторял, захлебываясь кровью, лежа на холодном асфальте, когда они ушли. Осень. Тьма. И не такая уж сильная боль в сравнении с той, что лилась изнутри. Я планомерно, крайне эффективно скатывался на самое дно. Деградировал…

Свет!

Ллойд сделал делишки в спальне. Что ж, превосходно, я готов! Дорога. Калитка. Аккуратненько, вот так… Скрежет. Засов поддался. Ноль сложностей. Участок, припаркованная рядом с забором тачка. Кусок кирпича. Чертов Линкольн. Бросок. Уиу-уиу-уиу! Противный же звук у его сигнализации! Спрятаться за машиной. Револьвер наготове. Пау-пау-пау.

— Что за черт? — голос мэра.

Отлично! Прибить его здесь или в доме? Здесь. Пик-пик. Брелок. Тишина. Поступь и шумное сопение. Он совсем близко. Хруст гравия.

Морда Ллойда.

Ствол, направленный четко башку. Блестящие, наполненные страхом глаза ублюдка.

— Р-Р-Роберт?

Палец у губ.

— Тс-с-с!

— Томми, милый, у тебя всё в порядке?

Черт! Его эта баба. Свидетель. Приличное расстояние до цели, большая вероятность промахнуться. И лишняя пуля. Знак Ллойду: избавься от нее.

— Да! — срывающийся голос. — Ты иди, милая, я сейчас!

— Кто там? Опоссум? — не унимается, черт.

— Иди в дом, сказал! — рявкает.

Он вот-вот наделает в штаны. Негромкий хлопок. Баба ушла. Поднимаюсь с колена. Шаг. Дуло прижато к его лбу.

— Стой, умоляю! Это не моя идея, клянусь богом!

Мда, из уст Берни фраза про бога звучала куда более искренне.

— Это придумал Келли!

Ухмыляюсь. Кто бы сомневался, что начнет валить на дружка. Шажок ко мне. Что?

— Послушай, Роберт. Ты же еще хочешь разделаться с ней?

Что? О ком от треплется?

— Умоляю, дай обещание, что не убьешь меня!

— Говори! — шепчу.

— Обещай!

— Нет, но даю слово, что, если не расскажешь всё как есть, я вышибу мозги еще и твоему сыну.

— Артур всё организовал. Это всё он. Месть за сына и инфаркт, понимаешь? Тебе теперь не надо искать её. Дело будет сделано в ближайшие дни. На это потрачены большие деньги. Громадные. Никаких свидетелей. Роб, слушай, хочешь, я помогу тебе покинуть страну? Дам приличную сумму? А? Пожалуйста, только не убивай!

«Разделаться».

Стоп-стоп! Артур Келли. Он болтает вовсе не про Оук-Хиллс. Другое грязное дело. Месть за сына. Но кому? Он сказал не «меня», а «её». Боже мой! Франк жива! Жива!

— Где она? — голос дрожит, ледяные мурашки по затылку и бешеный стук сердца.

— В-в-в больнице. Больнице святого Иосифа.

Минуточку! Если Франк выжила, то почему не в обычной больнице, а в психиатрической? Франк выжила! Как?

— Когда были похороны?

Черт, к чему этот вопрос?

Ллойд поднимает брови.

— Двадцать первого.

— Она была там?

Пришла ли она на похороны к Келли? Наверняка да. Ллойд сглатывает.

— Конечно, сестра всё-таки…

Боже, о ком он?

— Назови имена на надгробиях.

Ллойд открыл рот от изумления.

— Быстро! — рычу.

— Хорошо, хорошо…

Трудно дышать! Как же плохо! Ужасное предчувствие!

— Крейг Томпсон. Эйден Келли и… как звали ту девчонку… а, точно, Джинджер Франк.

Боже!

Я убил не ту! Трагедия, мрак!

— Роберт, так что насчет…

Выстрел в башку! Никакой возможности договорить. Ллойд на земле. Халат, трусы, тапок слетел с ноги.

Головокружение…

Порог. Дом Ллойда. Зачем я здесь? Девочка. Я убил невинного ребенка!

Дверь.

Шлюха Ллойда передо мной. Испуганная, бледная. Ее взгляд на револьвер. Знак ей, чтобы вернулась обратно. Шаг внутрь. Ноги подкашиваются. Гостиная.

— Сядь!

Кольт в трясущейся руке.

— Пожалуйста, не надо! — пищит.

Не до нее.

— Замолчи. Не буду я тебя убивать. Только не говори ничего.

Кофейный столик. Бутылки, кокс. Мэр — спонсор фондов борьбы со всем подряд и любитель кокса. Блеск.

— Как тебя зовут?

— Грэйс.

— А я Грэйвз. Налей-ка выпить.

Ее тоже колошматит. Водка в стакане через край.

Глоток.

Франк! Она в психушке. Что с ней? Сошла с ума от горя? Келли-старший хочет ее прикончить. Боже, эта ведьма всё-таки воспользовалась шансом. Но какой ценой? Гибель сестры. И моя вина. Ни одной причины жить! Две пули. Одна — моя. А вторая — для Франк?

Всхлипы.

Грэйс еле сдерживается, чтобы не разрыдаться. Ей страшно. Яркая кофта, обтягивающие лосины, каблуки на шпильке. Шлюха. Наркота и богатые клиенты.

— Ты меня чуток раздражаешь. Будь любезна, прекрати. Ты не даешь собраться с мыслями, черт.

Согласно кивает. Пытается успокоиться.

Франк.