– Но, – вздрогнула Эржебетт.

– Знаю, озеро – Мертвое. Проход – Проклятый. И обиталище за ним – Темное. Хорошего мало, а все же, небось, лучше чем костер.

– Но… мама…

– Хватит! Слушай дальше.

Дальше она продолжала, прикрыв глаза. Будто сама прислушивалась к чему-то. Или приглядывалась… Если можно приглядываться с закрытыми очами. Впрочем, для сильной ведьмы и не такое возможно. Величка была самой сильной ведьмой в округе.

– Под тем вон кустом справа вепрь затаился, – вполголоса объясняла она. – А там, в траве, в ветвях слева – тетерев. Я их обоих, родимых, заприметила, когда мы с тобой бежали мимо. Сказала слово, лишила воли, привела за собой.

– И что? Они послушны?

– Да. Дикий зверь всегда послушен ведьминому слову.

– Они помогут?

– Да.

– Зверь и птица пробьют нам дорогу?

– Нет. Вот это им не под силу.

– Тогда – как? Тогда – что?

– Я прикажу – они отвлекут внимание саксов. У нас будет шанс. Небольшой, но будет. Коли проскочим облаву – бежим. Так быстро, как только сможем. Если со мной что случится – не останавливайся. Ни на миг. Дальше беги сама.

– Но…

– Ты меня поняла, Эржебетт? Ни на единый миг! Сама! Дальше! Все! А теперь – замри. Уподобься дереву, коряге, кусту, траве, как учила. Не шевелись, не шелохнись.

– Мама…

– Замри, говорю!

Они замерли. Обе. Ведьма и ведьмина дочь не обладали способностью к оборотничеству и все же оборотились, перекинулись. Оставаясь живыми людьми, на время они словно перестали быть таковыми, словно растворились в зелени леса. Шли мгновения, секунды. Они не двигались, не дышали…

Первая шеренга облавы приближалась медленно, но неумолимо. Надвигалась с треском, шумом, воплями.

И – вторая – сразу за ней.

И – третья.

До пня-укрытия всего какой-то десяток шагов. А вот уж – и полдесятка. И четыре шажка. И три… Пожилой кнехт (из этих, из Кастленягро!) в черной стеганной куртке со стальным, в серебре, нагрудником, украшенным «Т»-образным крестом, тянется к вывороченному дубовому пню копьем на крепком ратовище. Кнехт явно намеревается пошуровать острым наконечником под корнями, укрытыми толстой моховой подстилкой.

Но…

Беззвучно шевельнулись губы Велички. Для обычного человеческого уха – беззвучно, но чуткий зверь и чуткая птица уже попавшие под власть ведьмы способны уловить даже непроизнесенное вслух слово-приказ.

А что приказано – то выполнено.

Сразу. Сиюминутно.

Оглушительный треск справа. Вепрь, не показываясь на глаза саксам, ломанулся в сторону и назад.

И – тут же – хруст слева. Не взлетая, тоже таясь от взглядов загонщиков, крупный тетерев хрустко пробивался сквозь высокую траву и густой кустарник. В другую строну. И – опять-таки – назад.

Зверь и птица, которых облава не разглядела, никак не могла разглядеть, но уж слышала-то хорошо… прекрасно слышала, уходили в разные стороны. Как люди. Прятавшиеся до поры до времени, но в последний момент не выдержавшие напряжения и…

И бегущие теперь прочь, напролом, сломя голову, со всех ног.

– Сюда!

– Здесь!

– Тут двое!

– Нет, трое!

– Четверо их!

– Держи!

– Лови!

– Хватай!

Радостные хищно-азартные крики.

Загонщики бездумно, непроизвольно ринулись на шум. Одни – вправо. Другие – влево. Обходя замшелый пень поваленного дуба.

А незримые зверь и птица, выполняя ведьмину волю, уходили сами и уводили преследователей. Не очень быстро, но все дальше, дальше…

Первая цепь распалась. За ней – вторая. И третья, поддавшись общему порыву, тоже разломилась надвое.

Облава раздалась в стороны. В рядах саксов образовалась брешь.

– Куда! – среди деревьев замелькал белый рыцарский плащ с черным крестом. – Держать строй!

Зычный голос мастера Бернгарда сделал свое дело. Облавные цепи сомкнулись вновь. Одна, вторая, третья… Но уже – за поваленным дубом сомкнулись. Поздно сомкнулись. За спинами матери-ведьмы и ведьминой дочери, двумя бесшумными змейками скользнувшими в открывшуюся на минуту… на полминуты прореху.

А после змеи обратились в ланей. Величка и Эржебетт бежали так быстро, как умели. Не останавливаясь бежали. Все дальше и дальше удаляясь от облавного шума.

Благополучно выбрались из леса. Стороной обошли селения. Беспрепятственно обошли. Незамеченными миновали открытые дороги и тайные тропы тевтонской комтурии. Ни стражи, ни разъездов на пути не встречали. Вероятно, Берн-гард, в самом деле, согнал на большую облаву всех, кого мог.

К замковой горе, добрались уже к вечеру. Здесь затаились. Здесь осматривались долго, внимательно. Но ничего подозрительного так и не высмотрели. Видимо, тевтоны не предполагали, что кто-то прямо с разогнанного шабаша полезет к их логову. И – за их логово.

На стенах и башнях Кастленягро горели редкие факелы стражи. На дне ущелья-горловины, ведущего к плато с Мертвым озером и укрытого уже сгущающимися ночными тенями, – темно и безлюдно. Лишь пара невеликих отрядов – с полдюжины всадников в каждом – кружили под замком, у входа в горловину. Вот и все дозоры. Все, что остались. Мимо таких пробраться можно. Тому, кто умеет, кто поневоле приучен к скрытной жизни и кто владеет искусством ведовства, – можно.

Величка и Эржебетт прошли, быстро, не задерживаясь, проскользнули под самой замковой горой. А вот по ущелью двигались медленно, сторожко, таясь за каждым валуном, опасаясь подвоха, засады, притаившейся в завалах.

Засад не было. Позади опустевшего Кастленягро было тихо и покойно.

Уже далеко за полночь мать и дочь поднялись на каменистое плато и подступили к воде – темной, холодной, неживой. Со зловеще поблескивающей широкой и почти ровной лунной дорожкой. А луна в ту ночь стояла полная, бледная. Мертвенный свет лился с небес, и тот же свет отражался невозмутимой озерной гладью. И лунное молоко будто омывало – и сверху, и снизу – две женские фигуры, застывшие на пустынном берегу. Длинные растрепанные волосы, руки, вцепившиеся одна в другую…

Только Величка и Эржебетт смотрели сейчас не на луну И не любовались лунным отражением в воде. Они стояли спинами к Мертвому озеру. Они с тревогой вглядывались назад – туда, откуда пришли.

А с плоской возвышенности видно хорошо. Видно, как там, за ущельем….

За замком, за холмами и лесами… Там можно было разглядеть багровые отблески, похожие на зарево пожарища. Только и мать, и дочь знали: это не пожар, а большой костер. Общий костер. В такие бросают людей десятками. И такие разводят, чтоб сжигать людей наверняка. Дотла.