Про Егоровну писали во всех газетах. Передовицы достали из закромов геройские краски и теперь всячески разрисовывали ее образ. Словно старуха там в одиночку раскидала добрую половину боевиков.

Сыщики один за другим вытаскивали улики из обвалившегося крыла театра. Посол Англии был вызван в министерство для разбирательств.

Газетные акулы готовы были смаковать каждое слово, а уж как они наяривали на значение «война», можно было только подивиться. Как будто война хоть когда-то была чем хорошим...

Император был щедр на награды, но меня решил обойти стороной. Кондратьевич, время от времени вырывавший меня из любовного плена девиц, велел этому радоваться и не разевать рта лишний раз.

Потому что наградит, а это ведь внимание — зачем его привлекать к себе, будучи по факту едва ли не безродным голодранцем? Когда жук обращает на себя внимание великанов, должен ожидать, что его пожелают раздавить. Порядка ради и острастки для — дабы остальной мелочи неповадно было.

Я и не жалобился. Меня вполне устраивало то, что моя награда оказалась сокрыта от чужих глаз.

Еще до того как Майка с Алиской во всеоружии нагрянули в мою палату, ко мне заскакивал улыбчивый, предпочитающий официоз черного в одежде, человек. Мне думалось поначалу, что бывшие коллеги Старого Хвоста явились прикончить несносного мальчишку: сегодня он Старого Хвоста выносит лапками вперед, а дальше что? Тут и до Новых Усов, и еще до каких Грязных Трусов дойти может...

Егоровна не солгала и в самом деле отблагодарила за помощь. Мне на миг вспомнилось, что она там бухтела по поводу того, что справилась бы и своими силами, просто если уж появился человек, коего можно использовать — его нужно использовать.

Ни черта бы у нее одной не получилось, развеяла потом сомнения заявившаяся ко мне Биска. Дьяволица слопала все яблоки, что принесла Майка, взялась за апельсины, и лишь тогда я намекнул рогатой о том, что мир полон страшно забавных слов, изредка всплывающих в нашей голове. И не хочет ли она хотя бы на краткое мгновеньице вспомнить о таком словце, как «совесть»? Она надула губы от страшной обиды, пришла к выводу, что для выздоровления такого здорового лба, как я, хватит и одного апельсина, исчезла.

За улыбкой человека пряталась благожелательность — царь его величество Император не оставил мои заслуги перед отечеством без своего пристального внимания. Снять опалу и провозгласить снова своим фаворитом мой род он не может, но вот выдать батюшкино жалование, обещать помощь с восстановлением родового поместья и оказать посильную помощь в будущем становлении, хоть и тайно, но в состоянии.

Я едва не обкончался от радости. Хотел заикнуться, что неплохо было бы мне еще из недр сибирских руд раздобыть какую-нибудь служку, да так, чтоб ровнехонько кровнорожденную. Но потом решил, что это уже слишком, я до конца своих дней буду ловить насмешливые взгляды инфантер-генерала. Да, будут говорить его веселые, живые глава, ты герой, парень! Сумел там, где обосрались бы другие. А вот найти кровнорожденного подручного, да без помощи так и не сумел...

Забегали и Дельвиг с Женькой. Где и как умудрился укрыться от вездесущего взгляда нашего толстяка последний, он так и не сказал, да с него особо-то никто и не спрашивал. Дельвиг же, в свою очередь, был само волнение. Его лицо, едва он вошел в палату, обратилось в маску искреннего испуга и в тот же миг облегчения. Волнение за меня рисовало ему невесть какие картины, что я весь с ног до головы обратился в забинтованную, изломанную мумию. Женька был куда сдержанней и вел себя более по-мужски. Велел не беспокоиться ни о деньгах, ни о расходах о больничной койке — его семья всегда рада помочь другу в беде.

Я чувствовал себя почти новой, пусть и маленькой, звездой. Мне готовы были простить прежние проступки, осыпали с ног до головы славословием, вниманием, поддержкой. Доживи до всего этого Рысев-настоящий — и он был бы бесконечно счастлив.

Сузу тоже приходила. Миниатюрная японочка хотела лишь поблагодарить за свое спасение. В ее глазах я по-прежнему читал кровнорожденность. В ее взгляде я отчаянно видел, что она уже сделала свой выбор, хоть и не в мою пользу.

Ну, сказал я самому себе, должна же быть в подогнанной мне бочке меда хоть ложечка дегтя?

Судьба усмехалась моей наивности. Ложечка у нее была размером с хороший такой черпак.

Послесловием всех визитов стал нагрянувший Орлов. Он осмотрел доставшуюся мне палату с презрением, будто она оскорбила его в лучших чувствах уже одним своим существованием.

Ничего хорошего я от него не ждал, да он и не принес. Лишь пришел лично удостовериться, что я не прячусь трусливо от его возмездия.

Я молчал, когда он говорил — нет нужды вступать в спор с идиотами. А мои объяснения он не счел бы обстоятельными.

Сын судьи сказал, что даст мне время прийти в себя, и уже после моя честь должна была подвергнутся испытанию дуэлью.

Уходил он, как униженный павлин — чего, в самом деле, ожидал? Мое молчание будто било его плетьми. Он приходил не злорадствовать, но утверждаться, а наткнулся на стену ледяного равнодушия.

Встретился на выходе глазами с Майкой — и вот уже тогда его глаза сверкнули страхом. Если меж ними когда и был конфликт, то закончился он явно не в пользу мажорчика.

— Что здесь делала эта скотина? — Она сморщила нос, будто намекая, что одно лишь нахождение здесь Орлова уже беспросветно испортило воздух.

— Как грубо. — Я брал с Биски дурной пример. — А где Алиска?

— Желаешь ее видеть больше меня, м?

Вопрос был игривым, огненная дочь Тармаевых улыбнулась, присаживаясь на самый край кушетки, приземлившись прямо на ладонь, словно на стул. Я шевельнул под ней пальцем, она лишь улыбнулась, правильно истолковав мой жест. Раздеваться она не стала, поползла ко мне в кровать.

Размеренно, будто вышагивая по минному полю, она приближалась ко мне, чтобы ленивой кошкой рухнуть в объятия. Я немного скривился — ребра все еще не успели восстановиться в полной мере. Магия, колдунства, эликсиры жизни, или как их тут называли — все это прекрасно, и шло только на пользу. Но врачи убеждали, что обязателен период восстановления — нет всесильных средств, способных поставить изломанного человека на ноги за пару дней. А потому вынь да положь хоть недельку, но проваляться в постели.

Девчонка как будто этого не заметила, зажмурилась, сладко потянулась.

— Знаешь, Федя,