Телега остановилась возле невысокого глинобитного забора. Аккурат возле узкой калитки. Один из слуг постучал в нее кулаком. Калитка распахнулась, словно привратник стоял у двери и ждал их. Слуги попытались завести телегу в створ, но там и двоим людям было не развернуться, не то что арбе. Тогда они стали совещаться, размахивая длинными руками, перебивая друг друга и даже взрыкивая при этом вовсе по-звериному. Не били, пугали скорее друг друга, но все равно было страшно. Чувствовалась в них какая-то исконная сила, способная порвать человека в мгновение ока.

У Афанасия мелькнула надежда, что в поднявшейся сваре он сможет как-то улизнуть, но не вышло. Самый крупный и сильный из слуг, взявший на себя роль командира, дал одному из спорщиков тумака, другого тряхнул за плечи, призывая к вниманию. Больше жестами, чем словами, объяснил, что и как надо делать.

Обезьянцы окружили телегу. В руках у них засверкали длинные ножи, похожие формой и размерами на крупную плотву. Афанасий обомлел. Такой чудесной стали он никогда не видел. Сваренная из множества слоев, гибкая и упругая, покрытая естественным, хаотичным,[66]но невероятно изысканным рисунком, она рассекала толстенные лианы, как тонкие нити, оставляя на прутьях клетки глубокие разрезы. Неужели это и есть булат?!

Булат!

Легендарная сталь. Господи, как же дико она смотрится в волосатых лапах обезьянцев!

Через несколько мгновений клетка распалась на составные части. Переднюю и заднюю стенки бросили прямо на дороге, а боковины, к коим были привязаны руки купца, дернули вперед, заставляя подняться на ноги.

Переваливаясь, как утка, Афанасий сполз с настила. Его поволокли вперед, сжали в калитке с двух сторон решетками, чуть не выдавив нутро, и пропихнули во внутренний двор, где весело журчал ручеек, вытекающий из озера и впадающий обратно в него где-то за городской стеной. Вопреки ожиданиям, во дворе не было ни подстриженных аккуратно кустов, ни цветов, ни фонтанов. Павлины не прогуливались по нему, оглашая пронзительными криками, и гурии не сидели в тенистых беседках, мелодичным звоном струн услаждая слух правителя. Во дворе ковалась мощь обезьянской армии.

Рядом с водяным колесом, подающим воду на специальные ковши, приводящие в движение разные механические приспособления, тяжело вздыхали кузнечные меха. Звенели молоты о наковальни. Летела окалина, кроваво мерцающая даже в свете полуденного солнца. Шипела в деревянных кадушках закаляемая сталь.

Полуголые кузнецы сковывали разнородные куски железа, пересыпая их бурым порошком, который стекленел при нагревании, а потом разбивался молотом при ковке. Падали в траву прозрачные осколки, похожие на кусочки слюды. Неужели это и есть главный секрет? Все дело в порошке? А почему бы и нет? Про то, что меч лучше получается, если железо слоями ковать, твердое — мягкое, твердое — мягкое, кузнецы давно знали. И в Дамаске так ковали, и в Толедо, и за Великой стеной. А вот добавки делали разные. Тут она, видать, какая-то особая. Из местных недр добываемая. Или известная, да по-другому смешанная. Вон, и женщины их, в платки закутавшиеся, у мешков сидят. Что-то перетирают в ступках, да отвешивают на маленьких весах, да в специальные чашки ссыпают.

Все это Афанасий охватил одним опытным взглядом и заскрежетал зубами. Так долго идти к цели и погибнуть, найдя? Заполучить бы такого снадобья хоть кисет — да в джунгли непролазные. Пусть попробуют сыскать. Однако бережет Хануман секрет, за стенами каменными прячет, под неусыпным надзором держит. Вон стражей вокруг сколько.

Его толкнули, дернули и поволокли дальше. Купец попытался упереться ногами в землю, напрячь плечи, не для того, чтоб остановить или побороть супостатов, а просто показать — он не агнец, на заклание ведомый. Но его попыток сопротивления даже не заметили, подтащили к невысокому плетню, на столбы которого были насажены странной формы черепа, вроде человеческие, но с тяжелыми бровями и мощными челюстями. А вот зубы были не острые, словно их обладателям от бога не полагалось есть ничего, кроме травы.

Перед частоколом переминалось десятка два низкорослых обезьяноподобных туземцев, вздыхая и переговариваясь высокими птичьими голосами. Высокорослому купцу было отлично видно поверх их голов, как на утоптанной земле тренировались с булатными саблями два воина вполне человеческой наружности.

Один отрабатывал какой-то прием владения мечом. Клинок, казавшийся игрушечным в его могучей лапе, со свистом пластал воздух, зеркально-гладкое лезвие рассыпало брызги солнечных зайчиков. Второй рубил обмазанные глиной соломенные чучела, по крепости сопоставимые с человеческом телом. Рисуясь и явно получая удовольствие от удали своей, он одним ударом сносил глиняные головы, разваливал истуканов от плеча до паха, перерубал хребты, роль которых исполняли вкопанные в землю шесты, вокруг которых и лепились чучела. И не было б в этом ничего удивительного, если б все истуканы не были одеты в доспехи. Иные в легкие — кольчужные, а иные и в тяжелые — панцирные. К некоторым доспехам были привешены еще и щиты из буйволовой кожи, гибкие, прорубать такие трудно, но и они располовинивались, не в силах противостоять режущей силе булата.

Господи, да один умелый воин с таким мечом способен десяток положить в землю сырую, не особо запыхавшись.

Афанасий чуть не свернул себе шею, стараясь получше разглядеть оружие и приемы владения им, пока стражи тащили его сквозь заросший бурьяном пустырь к изгороди, за которой была площадка, покрытая ровной свежей травой, будто ее специально подстригли.

Прямо из травы, как пальцы растопыренной руки, торчали четыре столба. К каждому тяжелыми цепями были прикованы обнаженные мальчишки. Не те, что из деревни, а постарше, видимо приведенные из предыдущей вылазки. Вид у них был крайне изможденный. Худые ребра, казалось, проткнут пергаментную кожу при любом неосторожном вдохе. Головы с патлами свалявшихся волос мелко подергивались на тонких шеях, при этом еще и мотаясь из стороны в сторону. Ритм покачивания задавал один из обезьяноподобных людей, который постукивал пальцами по небольшому барабанчику. А в глаза мальчишек были вставлены палочки, распирающие веки и не дающие им закрыться.

Вот, значит, как они людей в себе подобных превращают? Спать не дают, стуком наводят морок. Да небось еще и опаивают чем-то.

Будто в подтверждение его слов, в загончик вошел человек в рубище, с накинутым капюшоном. В одной руке он держал глиняный котелок, в другой — деревянную ложку. Каждому мальчишке он вливал в рот добрую порцию этого неведомого зелья, от которого глаза маленьких пленников загорались безумным огнем.

Мда-а-а-а. Слыхивал Афанасий про такое. Колдовство, после которого люди не то что мать-отца родного, а имя свое забывали. И были покорны воле того, кто их околдовал, до гробовой доски. Ни боли при этом не боялись, ни ран, ни крови пролить чрезмерно. Только колдуны обычно одного-двух помощников себе делали. Чтоб и не очень заметно было, и управлять сподручнее. Ну, а здесь Хануман или Мигель на армию замахнулись, судя по всему. Это ж какая сила? А если таких еще и клинками булатными вооружить, что обычный доспех, как тряпочный прорубают? Этак можно любую соседнюю державу завоевать, там детей набрать и превратить их в таких же упырей. А с ними и на новые земли зариться.