Это был ствол каменного древа. Сотни тысяч острых граней мерно переливались и блистали, рассыпая вокруг карминовые искры. Кора его была собрана из полированных осколков, в которых отражались мы с Ренном – перевернутые, растянутые, изломанные.

На ум пришли слова матушки Этеры: «Кровавый камень хранит воспоминания».

Интересно, что может показать нам древо? Ведь ему не одна сотня лет.

– Мона, не подходи близко, – предупредил Ренн, оттесняя меня назад и крепче сжимая рукоять меча.

Но я видела, как и его притягивает все ближе. Этой несокрушимой мощи невозможно противиться.

– Ты знаешь легенду? – начала я негромко, делая шаг вперед. – Каменное древо проросло из крови Матери Гор, а когда она полюбила, древо зацвело. Из цветов этих появился народ искателей. У нас есть скульптура младенца в сердцевине цветка.

Глава 38. Каменное древо

Реннейр

Как зачарованный я тянулся к стволу, вглядываясь в мозаику наших отражений. Голос Рамоны звучал будто сквозь стену, зато голос древа становился все громче. Он был таким объемным, что вскоре заполнил собой все пространство и мысли.

А потом я начал различать в утробном гуле сотни других голосов. Меня окутали крики, смех, ругань, звон и вой. Наши отражения пошли рябью, покрылись туманом, но вскоре сквозь него начали проступать картины.

Я оказался затянут в тенета прошлого, как и в ту ночь, когда кровавый камень моей матери открыл воспоминания. Даже если я не хотел смотреть и слушать, они против воли забирались в голову, картины мелькали и мелькали, как взбесившаяся карусель.

Прошлое восставало из руин. Я пронесся сквозь столетья и увидел древние жертвенники, где искатели убивали чужаков с равнин, а после сбрасывали тела в Ущелье Забытых. Я видел извержения вулканов и небо, подернутое пепельной дымкой, гнев гор и каменное древо, раскинувшее под землей жадные ветви. Матерь Гор отдала ему последние силы и растворилась в нем, когда сердце разбила несчастная любовь.

С тех пор камни, корни и листья хотели снова ощутить себя живыми, хоть на миг прикоснуться к теплу человеческого тела и души, испить немного искрящегося Дара.

Я видел много святилищ разом: люди моего отца пришли туда, чтобы разорить их. Но с небес дождем сыпалось золото, солдаты рылись в снегу, набивая карманы. Это было безумие, всеобщее помешательство.

Я видел и отца: тот брел в метели, закрывая лицо и голову плащом от режущего ветра и слепящего снега, а впереди зияла пропасть.

И видел искателей: они выходили прямо из скал, сжимая в руках все оружие, которое только нашлось. Дети гор наплевали на свою мирную природу и покинули Антрим, чтобы покарать чужаков. Надвигалось кровавое пиршество, горы и камни чуяли кровь, которая скоро должна пролиться.

Но картина быстро сменилась. Золото, этот проклятый блестящий металл, на глазах изумленных солдат начал превращаться в глиняные черепки. Порывы ледяного ветра раскачивали алые маки, отрывая от них тонкие лепестки – они летели прочь, как стаи бабочек.

Все эти картины навалились на меня глыбой.

Потом кровавый камень показал мне последнюю жертву Ущелья – того, чье искаженное злобой лицо я не мог забыть. Друг, которого я не смог спасти много лет назад, вновь явился по мою душу.

«Это все из-за твоего отца!..» – бросил обвинение.

Я и правда был на суде – самом страшном, какой только может быть. Раз за разом оставался наедине со своей совестью и понимал, что никогда не смогу себе простить это слепое послушание.

Я всегда был верен отцу, я был дехеймом. Искал его признания и доверия. Закрывал глаза на его жестокость и жажду власти, надеясь, что тот оценит мою верность, и я смогу приблизиться к его сияющему величию.

Я убивал по его приказу, воевал, гнал мысли о том, что можно жить по-другому. Шел проторенной дорогой, а не своей собственной.

Никогда не прощу себе этого.

Не встреть я Мону, Дар бы не проснулся. Я бы не проснулся. Она – ключ ко всему.

Стоило мне это осознать, как по телу обжигающей волной понесся Дар, сосредотачиваясь в руках. Запястья налились тяжестью, жар стал невыносимым, а дальше…

Железные цепи со звоном осыпались к ногам. Я был свободен от оков.

– Ренн! Ренн!! – голос Рамоны вернул меня в реальность.

Рывком повернувшись, я встретил встревоженный взгляд и посмотрел туда, куда она указывала пальцем. На стене позади нас разгоралось багряное свечение, из стены вырастали пучки кристаллов – совсем как тогда, когда Мона создавала врата.

– Это матушка Этера, – произнесла она упавшим голосом.

Я усмехнулся, разминая запястья. Кожа была красной и шелушилась.

– Вот и старая змея подоспела. Как чуяла, – проговорил с предвкушением. – Пусть заходит. Давно хотел с ней побеседовать.

– А я не очень, – Мона нахмурилась и сжала губы. – Наша последняя встреча была не слишком радужной.

Из толщи камней вынырнула фигура, затянутая в ало-золотое платье. Этера, подобрав подол, шагнула вперед с грацией королевы и сразу нашла нас взглядом.

– Вот ты какой, ребенок из пророчества, – произнесла медленно, оглядывая меня с ног до головы. – Недаром, увидев тебя в первый раз, я почувствовала неладное.

Переведя взгляд на Мону, поджала губы, а потом натянуто улыбнулась.

– Здравствуй, мое беглое дитя.

– Зачем вы сюда явились? Рамону вам все равно не получить. Она под моей защитой.

Не хотелось слушать ядовитые речи. Я достаточно узнал о том, что собой представляет Верховная. Дорвавшаяся до власти, жадная – такая же, как мой отец. Свои пороки оба прикрывали заботой о других, но со временем их истинная природа начала вылезать из-под маски так, что уже не скроешь.

Рамона шумно выдохнула и коснулась моего локтя. Ничего, не бойся, девочка, я буду тебя защищать.

– Ты слишком похож на своего отца, – Верховная сделала еще пару шагов и замерла, бросила короткий взгляд на древо. – Но и черты Ледары я в тебе вижу.

Имя матери резануло слух.

– Вы знали ее?

Женщина помедлила, как будто размышляла, отвечать или нет, потом все-таки проговорила:

– Она была моей подругой, пока не предала наш народ. Глупая и наивная, упорхнула в лапы лестрийского кота.

С тем, что лорд Брейгар хищник, сложно было не согласиться. Но я не собирался становиться таким, как он.

Между нами повисло почти осязаемое напряжение. Этера протянула руку и коснулась острых граней древа – камни откликнулись. Заколыхалось алое марево, которым была наполнена пещера.

– Ты пробудила каменное древо, заставила его зацвести, – обратилась она к Моне уже мягче. – На такое была способна только Матерь Гор. Я была права в том,