Джон. По дороге в магазин одежды я шлю ему сообщение и предупреждаю о своем приезде. За несколько месяцев размер у Кори вряд ли изменился, а вот у Джо… он мог значительно вырасти. Папа у него не очень высокий, а вот мой отец – настоящий великан. Куплю ему рубашку того размера, который был у него в июне, и еще одну на размер больше. Господи, а вдруг ему нужны новые кроссовки? Хорошо, что я возвращаюсь домой раньше. Детей нужно одеть к сентябрю. А Кори нужно будет хорошо высыпаться перед началом сезона. Что сейчас читает Джо? Я беру телефон, чтобы засыпать Джона всеми этими вопросами, и вижу, что он уже ответил мне: «Зачем ты едешь домой сейчас? Завтра утром дети разъезжаются по лагерям».

Мое сердце бьется как сумасшедшее. Лагеря?! Как такое может быть? Как я могла напрочь забыть про лагеря? Я что, их записывала?

Да, конечно, теперь я все вспомнила. Кори едет в тренировочный лагерь стоимостью более ста долларов в день, где из них все жилы вытянут, пока не доведут до уровня национальной сборной и Олимпиады, так что я знаю, что цена оправдана. Оправдана, но без помощи Джона мне ее никогда не потянуть. А Джо едет в космический лагерь. Космический! Как будто мы миллионеры из Силиконовой долины! Обычные дети – даже те, чьи родители могут позволить себе в полном объеме оплатить обучение в нашей школе, не ездят в такого рода лагеря. Я уже не говорю про тех, кто получает дотацию. И я забыла про все это?

Мне так стыдно! Мой бывший муж, он же неплательщик алиментов, за два месяца дал им столько, сколько я не дала за три года. Они вообще захотят ко мне подойти, когда я вернусь? Может, он уже купил им и школьную форму, и ручки, и тридцать пачек салфеток, и все остальное из школьного списка? Может, он уже сводил их к врачу на обязательный осмотр перед учебным годом и получил нужные справки? Может, он уже начал следить за тем, чтобы Кори раньше ложилась спать? Вполне вероятно. Возможно, я больше и не нужна.

Я кладу телефон в сумку, которая даже не моя, а журнала. Только сейчас понимаю, что она перекочевала ко мне из их модного шкафа. И вот я стою в магазине молодежной моды в своих модных брюках с чужой дизайнерской сумкой и рассчитываю купить любовь собственных детей. При этом я забыла про их важнейшие планы, их размер одежды. Что же дальше? Я забуду их полные имена? Это не про меня! Как я до такого дошла? Как мне вернуться назад?

Вспоминаю момент, когда весной я впервые увидела Джона, возвращаясь с фермерского рынка. Я могла бы с ним не разговаривать. Могла бы не давать ему шанс, не позволять детям провести с ним неделю, не продлевать этот срок на все лето. Я притворяюсь, что меня вынудили уехать в Нью-Йорк, но правда в том, что я приехала сюда добровольно, убегая от своих обязанностей с той же легкостью, как это сделал Джон три года назад. Я сказала, что всего-навсего хочу короткую передышку, но я влюбилась в свою мамспрингу, как только села в поезд. С каким удовольствием я высыпалась утром, ела в ресторанах, жила без споров про длину юбки, без хлопанья дверями и слез Джо украдкой. С каким удовольствием я занималась любовью с Дэниэлом, проводила время с Мэттом и даже ходила на свидания со всеми теми мужчинами, у каждого из которого были свои странности. Все это время я на самом деле не хотела домой – ни разу. А сейчас я хочу все повернуть вспять. Я не должна была оставлять свою жизнь, потому что теперь мне страшно, что я не смогу ее вернуть. А если и смогу, то мне страшно, что я не вспомню, как в этой жизни чувствовать себя счастливой.

Ко мне подходит консультант и спрашивает, не помочь ли мне что-то найти. Я еле сдерживаюсь, чтобы не сказать, что я потерялась в жизни и мне нужно помочь найти путь. Беру себя в руки и прошу найти мне «классные» кофты для пятнадцатилетней девочки и двенадцатилетнего мальчика. Вместе с ними он приносит мне еще и сумку, стилизованную под чехол для солдатской фляги с вышитой на коже водонапорной башней. Даже я способна понять, что она шикарна до невозможности. «Да, возьму ее. И могли бы вы найти что-то столь же классное для моего сына?» И этот усатый молодой человек приносит мне квадратный портфель из нейлона оранжево-серой расцветки. Я в недоумении смотрю на него.

– Оранжевый нейлон? Вы серьезно? И на нем написано: «Мне жаль, что я такая ужасная мать?»

– На них на всех это написано, мэм, – добродушно отвечает он. – А как вам вот этот? – протягивает он мне гораздо более стильный рюкзак из переработанного брезента с различными эмблемами. Мои богатые студенты вполне могли бы ходить с таким рюкзаком.

– Да, этот подходит. Мой сын уезжает в космический лагерь, – говорю я и протягиваю ему свою кредитную карту. Как редко я прибегала к ней последние месяцы. За меня все время платили Дэниэл, журнал, Джон. И это тоже совершенно для меня несвойственно – позволять платить другим, забывая о своей заработанной тяжким трудом финансовой независимости.

– Космический лагерь, круто! Нам надо будет сшить портфель из старых скафандров. Это будет прикольно!

Джо когда-то рассказывал мне, что, чтобы разрезать скафандр, нужны лазеры. Они сконструированы таким образом, что их нельзя проколоть. Гибкие они только в рукавах и местах стыков. Остальные участки – жесткие и тяжелые. Джо посмеялся бы над идеей сшить рюкзак из скафандра. Как бы я хотела, чтобы он сейчас был здесь. Я бы хотела, чтобы вместо мамспринги я привезла сюда детей на лето и оставила Джона с носом. С чего я вообще тогда решила, что мне нужно уезжать от детей?

Со всеми этими мыслями, чувствуя себя полной дурой, я тороплюсь в квартиру Талии. Тем не менее у меня в голове звучат и другие, более разумные голоса: «Но тебе же здесь понравилось», и «Но ты же влюбилась в Дэниэла», и «Но тебе действительно был нужен отпуск».

Я настолько сжилась с чувством вины и ощущением, что все плохо и ужасно, что я игнорирую эти голоса. Повернув за угол, я вижу Дэниэла – он нервно ходит перед подъездом Талии. Я же продолжаю гонять кругами эти темные, пугающие мысли, и вместо того, чтобы подбежать к нему и обнять, я останавливаюсь и говорю:

– Нет-нет, Дэниэл. Пожалуйста, уходи. Пожалуйста, я не вынесу твоей доброты.

Он весь оседает вниз, как будто я только что надела ему на плечи свинцовую накидку.

– Эми. Расскажи мне, что с тобой происходит?

Я хочу объяснить, но не могу вымолвить ни слова. Я только что начала любить этого человека и, пусть я еще многое про него не знаю, мне очень больно, что приходится его оставлять. Я подхожу к нему, беру за руки и тыкаюсь в него своим лбом. На этом расстоянии я могу позволить себе уронить слезу, потому что он не увидит. Так мы стоим очень долго. Через какое-то время мимо проходит женщина с маленькой собачкой, которая начинает проявлять повышенное внимание к обуви Дэниэла, и я говорю:

– Пойдем в квартиру, пока собака не решила, что ты столбик.

Мы отодвигаемся друг от друга, и я беру его за руку.

– Мы…

Он замолкает, и я начинаю быстро говорить:

– Дэниэл, слушай, мне нужно вернуться домой. Я попытаюсь объяснить, но не думаю, что у меня получится. Дело совершенно не в тебе. Просто мне нужно. Я должна поехать домой.