общего врага. Какое-то время победа казалась возможной, но теперь во рту осталась только горечь пепла. Он вспомнил, как пала первая крепость, стыд и неверие в глазах римского префекта, когда его заставили смотреть на пожар.

– Посмотри на это, – прошептал ему тогда Митридат. – Так будет и с Римом.

Римлянин попытался ответить, но Митридат заставил его замолчать, перерезав кинжалом горло под одобрительные крики.

Теперь из всей горстки смельчаков, рискнувших сбросить римское иго, остался он один.

– Я свободен, – пробормотал он окровавленными губами, но слова эти уже не взбадривали, как раньше.

Пропели трубы, и к тому месту, где, присев на корточки, ждал Митридат, прискакали галопом лошади. Он поднял лохматую голову, и длинные волосы упали на глаза. Стоявшие поблизости легионеры молча вытянулись, и он понял, кто это должен быть. Один глаз заплыл, но другим он видел залитую золотым солнечным светом фигуру. Белая тога на спешившемся всаднике выглядела неуместной на этом поле смерти. Возможно ли, чтобы в такой горестный серый день в мире еще осталось что-то нетронутое страданиями?

Рабы выстлали камышом дорожку к коленопреклоненному царю. Митридат выпрямился. Они не увидят его сломленным и умоляющим, когда рядом лежат, упокоившись навечно, его дочери.

Корнелий Сулла подошел к Митридату и остановился, наблюдая.

Словно по договоренности с богами, солнце выбрало этот момент, чтобы выйти из-за облаков, и его темно-русые волосы засияли, когда он вытащил сверкающий серебряный гладий из простых ножен.

– Ты доставил мне немало хлопот, – негромко сказал Сулла.

– Я старался, – мрачно ответил Митридат, глядя на римлянина одним глазом.

– Но теперь все кончено. Твоя армия разбита. Мятеж подавлен.

Митридат пожал плечами. Зачем говорить о том, что и без того очевидно?

– К смерти твоей жены и дочерей я отношения не имею. Солдаты, виновные в этом, казнены по моему приказу. Я не воюю с женщинами и детьми и сожалею о твоей потере.

Митридат тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания. Он слышал, как его любимая Оливия выкрикивала его имя, но вокруг него были легионеры, вооруженные дубинками, чтобы взять его живым. Он оставил свой кинжал в горле одного врага и меч в ребрах другого.

Но и тогда, свирепея от ее криков, он голыми руками сломал шею человеку, который ринулся к нему, но стоило ему наклониться, чтобы поднять упавший меч, другие бросились на него, свалили и избили до бесчувствия, так что он очнулся уже связанным.

Митридат пристально посмотрел на Суллу, ожидая насмешки. Но увидел только суровую твердость. Увидел и поверил ему. Он отвел взгляд. Неужели этот человек ожидает, что царь Митридат рассмеется и скажет – все прощено и забыто?

Солдаты были воинами Рима, и этот, в белой тоге, – их военачальник. Разве охотник не отвечает за своих псов?

– Вот мой меч. – Сулла протянул ему оружие. – Поклянись своими богами, что, пока я жив, ты больше не выступишь против Рима, и я сохраню тебе жизнь.

Стараясь скрыть удивление, Митридат посмотрел на серебристый гладий. Он уже привык к мысли, что умрет, и теперь предложение жизни содрало струпья с закрывшихся ран. Надо похоронить жену.

– Почему? – спросил Митридат, разлепляя запекшиеся губы.

– Потому что считаю тебя человеком слова. На сегодня смертей хватит.

Митридат молча кивнул в ответ. Сулла обошел его, чтобы разрезать путы. Царь заметил, как напряглись солдаты, видя, что враг снова свободен, но, не обращая на них внимания, положил изрезанную шрамами ладонь на прохладный клинок.

– Клянусь.

– У тебя есть сыновья. Что с ними?

Митридат посмотрел на римлянина – что ему известно? Его сыновья были на востоке, собирали войско для отца. Они вернутся с людьми и припасами и обнаружат новую причину для мести.

– Их нет здесь. Я за сыновей не отвечаю.

Сулла не отнимал меч.

– Не отвечаешь, но можешь предостеречь. Если они при моей жизни поднимут мятеж против Рима, я вернусь и принесу вашему народу столько горя, сколько он никогда еще не знал.

Митридат кивнул и убрал руку с клинка. Сулла вложил меч в ножны, повернулся и, не оглядываясь, направился к коню.

Остальные римляне ушли за ним. Митридат остался один, на коленях, в окружении мертвых. Неловко поднявшись, он наконец позволил себе поморщиться от боли во всех частях тела. На глазах у него римляне сворачивали лагерь и уходили на запад, к морю, и он провожал их холодным, недоуменным взглядом.

Первые несколько лиг Сулла не проронил ни слова. Его друзья и спутники переглядывались, но долгое время никто не решался прервать угрюмое молчание. Наконец Падак, симпатичный юноша с севера Италийского полуострова, протянул руку и коснулся плеча Суллы. Полководец вопросительно посмотрел на него.

– Почему ты оставил его в живых? Не думаешь, что весной он снова выступит против нас?

Сулла пожал плечами:

– Возможно. Но в таком случае против меня будет человек, которого я способен победить. Преемник мог бы не допустить его ошибок, и тогда мне пришлось бы потерять еще полгода, выковыривая всех его сторонников из укрытий в горах. И чего бы мы добились? Нас бы только возненавидели еще больше. Нет, настоящий враг, настоящая битва… – Он замолчал, устремив взгляд в сторону западного горизонта, как будто мог видеть ворота самого Рима. – Настоящая битва впереди. Мы и так слишком задержались здесь. Едем. Соберем легион на берегу и будем готовиться к возвращению домой.

Глава 24

Облокотившись на каменный подоконник, Гай смотрел на восходящее над городом солнце. На кровати у него за спиной зашевелилась Корнелия, и он, улыбнувшись про себя, оглянулся. Она еще спала, и золотистые волосы рассыпались по лицу и плечам. В жаркую ночь ее длинные ноги оставались непокрытыми до бедер, а легкую накидку она собрала в кулачок и подтянула к лицу.

На мгновение его мысли вернулись к Александрии, но воспоминание не отдалось болью. Трудно было в первые месяцы, хотя друзья вроде Дирация и старались его развлечь. Теперь он мог спокойно оглянуться назад и даже посмеяться над своей наивностью и неуклюжестью. И все же грусть осталась. Он уже не был и не мог снова стать прежним невинным мальчиком.

Некоторое время назад Гай встретился с Метеллой наедине и подписал документ, по которому передавал право собственности на Александрию дому Мария. Он знал, что может доверять своей тете, что она будет добра к девушке. Он также оставил некоторую сумму в золотых монетах, взятую из доходов поместья, чтобы Александрии вручили ее в тот день, когда она станет свободной. Тогда и узнает. Не такой уж большой подарок в сравнении с тем даром, который она преподнесла ему.

Гай усмехнулся,