Аир никогда даже не видела подобных нарядов (женщины, которые так одеваются, не ходят по улицам, они ездят в экипажах или их носят в паланкинах) и только наблюдала за работой служанок, в восхищении замирая в неподвижности. В обилии шнуровок, завязок, застежек и крючочков она сама тут же запуталась бы, но никто и не думал предоставлять юной императрице разбираться с этими премудростями в одиночку. Она старалась запоминать последовательность действий, поскольку ей пришла в голову мысль, что снять этот наряд будет так же сложно, как надеть. А ложиться в нем спать — она решила — будет неудобно. Привычная сама себя обслуживать, она не подумала, что перед сном ее точно так же разденут, как одевают сейчас.

Вернувшийся мрачный Хельд сперва замер в восхищении, рассматривая свою разодетую и причесанную заново жену, потом подошел и по-хозяйски обнял ее. Ему пришло в голову, что, такая красивая и теперь еще и знатная, она захочет развестись с ним, и решил, что без боя ее не отдаст. То, что она красива, он раньше почти не замечал, вернее, не обращал внимания, но теперь, когда эта привлекательность была воочию явлена ухищрениями портного и парикмахера, в Хельде проснулось восхищение. И упрямство.

— Ну что? — спросила она, настойчиво освобождаясь из его объятий (не то чтоб они были ей неприятны, просто она стеснялась присутствия посторонних).

— Я поговорил. Первосвященник утверждает, что все это вполне серьезно и что когда прибудет глава имперской службы безопасности с известием, что все подготовлено, ты поедешь в императорский дворец. Теперь в твой дворец.

— Ты тоже.

— Само собой. — Хельд хмурился. — Но я хотел бы прихватить наших ребят.

— Я не хочу, чтоб ты уходил, — пролепетала Аир.

— Нет нужды, — сказал вошедший в комнату Гордон Рутвен. — Вы позволите, ваше величество? — и поклонился ей.

— Проходите. Я, кажется, должна вас поблагодарить — вы спасли мне жизнь.

— Вам нет нужды меня благодарить, — улыбнулся граф. — Во-первых, Гвесмер не собирался убивать вас, по крайней мере сразу, хотел только припугнуть. А во-вторых, это мой долг. Я служу императору… Или императрице.

Хельд хмуро переводил взгляд с Гордона на жену и обратно.

— Что за опасность? — резко спросил он.

— Вполне понятная несколько резковатая реакция одного из графов на избрание ее величества, — вежливо ответил Рутвен. — Не волнуйтесь, я все время был рядом и не позволил бы случиться беде.

Хельд пристально окинул взглядом графа и понял, что именно от него будет исходить основная опасность. Гордон же, искоса поглядывая на мужа столь понравившейся ему девушки, прикидывал, что, пожалуй, борьба того стоит. И даже не то, что девушка вдруг в одночасье стала императрицей, имело для него вес, а сама она, внезапно расцветшая. Дело стоило любых жертв.

— Я хотел сказать, что нет нужды вам самому отправляться за вашими друзьями, — пояснил Гордон. — Я отправлю людей, и их привезут.

— Да, так будет лучше всего, — обрадовалась Аир и благодарно посмотрела на Гордона. — Надо же, когда вы были у нас, я даже и не подумала, что вы можете быть графом.

— Тогда я еще, можно сказать, не был графом, — ответил Рутвен. — Тогда для всего света графом Рутвеном был мой брат, а я считался мертвым.

— Я так и поняла. Но теперь-то…

— Теперь, конечно. — Он рассмеялся. — По лицу моего брата нельзя было сказать, что он рад. Скорее наоборот… Но, ваше величество, я, собственно, к вам по делу. Прибыл эскорт. Вы можете отправляться во дворец, как только захотите.

— Сейчас, — кивнула Аир. — Я и мой муж.

Гордон немедленно посторонился в дверях.

Во дворец императрица прибыла без особой помпы, потому что так спешно нельзя было приготовить сколько-нибудь блестящую встречу, да и глава службы безопасности настаивал на скрытности. Но ближе к вечеру должна была произойти присяга, на которой Аир непременно следовало присутствовать, и к назначенному времени рабыни едва успели подготовить новой правительнице подобающий наряд. Чтоб скрыть недостатки платья, на Аир надели побольше украшений, так, что их совокупный и весьма солидный вес ощутимо пригнул ее к земле, и накинули роскошную горностаевую мантию, которую она уже примеряла на коронации и которая была достаточно величественна. Правда, она была с плеча предыдущего императора и потому оказалась длинновата и широка, но мех неплохо скрадывал эти недостатки. Измученный старичок в золотистом бархате помог императрице усесться на троне (она уже знала, что этот человек — распорядитель и знаток всяческих церемоний и этикета), пошептал, что ей можно сидеть молча, только кивать, и остался рядом, заверив, что немедленно подскажет, если понадобится.

Аир сидела на троне — массивном сооружении из «каменного дерева» (дерево это серовато-белого оттенка, если его отполировать, очень похоже на отделанный гранит, почти столь же долговечно и стойко к огню), вознесенном на пять ступеней, — и молча смотрела на подходящих по мозаичному полу лордов. Они подходили строго по старшинству титулов, а если титулы были равны, а земли одинаково богаты, то проблему решала древность рода, преклоняли колена и укладывали правую руку на лезвие императорского меча, уложенного у ног новой правительницы. Мозаика, которую они безжалостно топтали грязными сапогами, блистала яркостью красок, словно свежеположенная, и изображала подробную карту имперских земель. Те, что теперь занимали Пустоши, были отмечены серым, и Аир поразилась, насколько широко это серое пятно расползлось вокруг города Белый Лотос. Она прежде никогда не видела карты и не могла представить себе границы напасти, но теперь это зрелище впечатлило и напугало ее.

Тронная зала, где проходили все важные и зрелищные церемонии, была отделана белым мрамором, фальшивые колонны, стройные и тонкие, поднимались на головокружительную, с точки зрения Аир, высоту, а там их капители плавно переходили в арки сводов. Зала была светлой, потому что огромные окна были забраны рамами с самым прозрачным стеклом, какое только могло выйти из рук мастеров, а если этого оказывалось недостаточно, то под потолком зажигали пять больших люстр.

Лорды подходили один за другим, соблюдая очередность. Здесь были не все, конечно, хоть по тем или иным соображениям сюда не явилась лишь меньшая их часть, и девушке само собой пришло в голову, что, похоже, первой ее тронной заботой будет привести оставшихся к присяге — силой или убеждением. Задумалась и поразилась, насколько легко и гармонично она вступила в область, в которой понимала ровно столько, сколько может понимать сторонний человек, ни на грош не знакомый с подлинной «кухней» придворного мира. Так уж сложилось, что, всерьез приняв свершившееся, она начала думать об Империи, как о своем хозяйстве, с которым необходимо как можно быстрее ознакомиться, привести в порядок в соответствии со своими привычками и желаниями и дальше уже выполнять свои обязанности так, чтоб каждый сказал — вот хорошая хозяйка.

Церемония принятия присяги верности оказалась длинной и утомительной, юная императрица почувствовала, что уже отсидела себе все, что только можно (она не привыкла так долго сидеть на одном месте, в памяти постоянно всплывали дела, которые еще малое время назад ей следовало делать, как единственной хозяйке дома, и так и тянуло бежать их выполнять), но не двигалась. К ее удовлетворению количество лордов явно иссякало, впрочем, как разъяснил ей на ухо распорядитель, к ней явились только те лорды, которые приняли ленные владения из ее рук, если же помножить их на количество вассалов, имеющихся у каждого, то число имперских дворян будет куда более внушительным. Впрочем, вассалов она даже не была обязана видеть, поскольку за них несли ответственность их сеньоры, они принимали у них присягу, следили за их поведением и разбирали их жалобы.