— Что ты имеешь в виду, говоря о любви другойженщины? — много лет спустя спросила ее Гиффорд, когда они, сидя натеррасе, беззаботно болтали под приветливый гул городского транспорта.

— Только то, что говорю. Любовь другой женщины. Я имеюв виду то, как я целовала ей губы и сосала грудь. Как щекотала своим языком ееложбинку между бедер. Как вкушала вкус ее соков. Как любила ее и растворялась вее теле.

Гиффорд была потрясена до глубины души. Казалось, на нейлица не было. Интересно, как же она не стеснялась выходить замуж? Впрочем,почему не стеснялась? Все-таки ужасно иметь дело с девственницей. Хотя если быпришлось выбирать лучшую в этом роде, то, скорее всего, ею была бы Гиффорд.

Наконец Эвелин дошла до Вашингтон-авеню. Она сразу узналазнакомый цветочный магазин, который, к счастью, остался на прежнем месте. И ейзахотелось зайти в него, чтобы заказать для своей дорогой девочки цветы. Дляэтого нужно было всего лишь подняться по небольшой лестнице. Она знала, чтосможет это сделать.

— Что ты сделала с моими сокровищами?

— Никогда не рассказывай ничего об этом Моне!

Прежде чем войти, Эвелин остановилась у витрины и сталаразглядывать груды цветов. Ей казалось, что все они заточены в тюрьму. Какие жеиз них послать для Гиффорд и куда? Цветы для Гиффорд, которой уже не было вживых?

О, дорогая моя…

Эвелин знала, какие выберет цветы. Она вспомнила, какиецветы любила ее внучка.

Вряд ли ее тело будут до погребения держать в доме. Конечно,нет. Такого никто из Мэйфейров никогда не позволит. Наверняка его уже приводилив порядок, наводя внешний глянец в каком-нибудь специальном месте припохоронном бюро.

— Не вздумайте меня поместить в один из подобныххолодильников, — заявила Эвелин после похорон Дейрдре в прошлом году.

Помнится, Мона тогда ей рассказывала в подробностях о том,как все случилось. О том, как Роуан Мэйфейр приехала из Калифорнии и успелапоцеловать мать только в гробу. О том, как Карлотта споткнулась ночью о мертвоетело и так сильно врезалась в кресло-качалку, что можно было подумать, будтоона собиралась отправиться к праотцам вслед за Дейрдре, оставив Роуан Мэйфейрна произвол судьбы в доме, который кишел привидениями.

— О времена, о нравы! — продекламировала Мона,вытянув свои тонкие бледные руки и мотая головой из стороны в сторону, так чтоее длинные рыжие волосы рассыпались веером по воздуху. — У нее была хужесмерть, чем у самой Офелии.

— А может, вовсе и не хуже, — возразила ей бабушкаЭвелин. Дейрдре потеряла рассудок много лет назад, а Роуан Мэйфейр, молодойврач из Калифорнии, могла бы оказаться посообразительней. Надо было ей давновернуться домой и потребовать ответа от тех, кто травил ее мать лекарствами,пока не довел ее до смерти. Эвелин знала, что ничего хорошего от этойкалифорнийской девчонки ждать не стоит. Очевидно, поэтому молодая особа ни разуне была у них в гостях на Амелия-стрит. Сама же Старуха Эвелин видела ее лишьоднажды, во время венчания. Но тогда Роуан была не женщиной, а некой семейнойжертвой, ряженной в белое платье и сияющей изумрудным ожерельем на шее.

Эвелин пошла на венчание не потому, что Роуан Мэйфейр быланаследницей семейного состояния. И не потому, что церемония ее бракосочетания смолодым человеком по имени Майкл Карри проходила в церкви Святой Марии. Апотому, что Мона должна была во время свадебной процессии нести цветы. Девочкабыла бы счастлива, если бы бабушка Эвелин сидела на одной из церковных скамей,и когда Мона проходила бы мимо нее, ободрительно кивнула ей головой.

Как тяжело входить в этот дом после стольких лет! Как трудноснова увидеть его таким же красивым, как при Джулиене! Видеть счастье в глазахдоктора Роуан Мэйфейр и ее простодушного мужа, Майкла Карри! Подобно одному изирландских мальчиков Мэри-Бет, он был крупным, мускулистым, подчас донеприличия откровенным и добрым, хотя, судя по слухам, был хорошо образован и,как говорится, соответствовал духу времени, поскольку происходил из низов: егоотец был пожарником.

До чего же он был похож на парней Мэри-Бет! Это единственноевпечатление, которое вынесла Эвелин из свадьбы дочери Дейрдре. Старуху Эвелинрано отвезли домой, потому что Алисия, как всегда, так сильно нагрузилась, чтоедва держалась на ногах. Впрочем, сама Эвелин была не слишком огорчена тем, чтоей так скоро пришлось покинуть праздничную церемонию. Как всегда, смиренноустроившись у кровати Алисии и время от времени забываясь сном, она долгочитала молитвы и напевала песни, которые Джулиен обычно проигрывал ей в своейкомнате наверху.

А тем временем невеста с женихом танцевали в большойгостиной. Виктрола по-прежнему была спрятана в стене библиотеки, и Эвелинзнала, что никто никогда ее там не найдет. Но тогда об этом она даже не думала.Возможно, ей и пришла бы на ум эта мысль, если бы она дождалась того момента,когда гости, напившись, стали петь песни и смеяться. Возможно, находясь встенах семейного особняка, она завела бы виктролу, повторив несколько раз слово«Джулиен», и на свадьбу явился бы он, нежданный гость!

Но тогда она об этом не думала. Тогда все ее мысли былизаняты совсем другим — она боялась, что Алисия споткнется.

Позже, той же ночью, Гиффорд поднялась в комнату Алисии наАмелия-стрит и, положив руку на плечо Эвелин, ласково произнесла:

— Как я рада, что ты пришла на свадьбу. Хорошо бы тебепочаще выходить из дома. — Потом, недолго помешкав, добавила: — Надеюсь,ты не ходила к тайнику? И никому о нем не рассказала?

Старуха Эвелин и не подумала отвечать.

— Роуан и Майкл будут счастливы! — продолжалаГиффорд. Потом внучка поцеловала Эвелин в щеку и вышла. Комната, пропитаннаяпрелым запахом алкоголя, смердела, как сточная канава. Алисия стонала, точь вточь как ее мать, требуя смерти любой ценой, чтобы воссоединиться со своейродительницей.

Вашингтон-авеню. Да, точно, это была Вашингтон-авеню. И всетак же белела крыша дома королевы Анны. Правда, от него осталось только однокрыло, тем не менее оно выглядело таким, как прежде.

И цветочный магазин стоял на прежнем месте. Ах, да, Эвелинсобиралась купить цветы. Для своей дорогой девочки, дорогой…

А это что еще за невиданное дело! Из магазина вышелневысокий молодой человек в очках и заговорил с ней! Правда, из-за грохота автомобилейего было очень плохо слышно.

— Госпожа Эвелин, неужели это вы? — наконецразобрала она обращенные к ней слова. — Я едва узнал вас. Что вы делаететак далеко от дома? Пожалуйста, проходите. Позвольте мне позвонить вашейвнучке.

— Моей внучке уже нельзя позвонить, — сказалаона. — Она умерла.