Проследив за тем, как Авижан вышла во двор, чтобы собрать посыльных, и запустив таким образом в ход торговую операцию, Супаари направил шаги к ВаКашани Чайипас и приветствовал ее словами родного ей языка:

– Схалалла кхэри, Чайипас.

После чего, наклонившись, вдохнул запах ее тела, к которому примешивались ароматы благоуханных лент.

Чайипас ВаКашан, селянка непростая, стремящаяся путешествовать в одиночку и вести дела непосредственно с Супаари ВаГайжур в его собственном дворе, ответила на приветствие без страха. Если не считать облачений, они были похожи как две родные сестры или самые близкие родственницы, особенно если посмотреть издали и не особо вглядываться. Супаари обладал более развитой мускулатурой, вообще казался крупнее, чему содействовал стеганый и украшенный вышивкой плащ на подкладке; деревянные башмаки прибавляли ему целую ладонь роста; головой убор свидетельствовал о высоком статусе, определял как торговца, а заодно и как третьеродного сына. Сегодняшний наряд подчеркивал различия в их образе жизни, однако при желании Супаари мог сойти и за руна, – в нарукавниках с лентами и башмаках городского рунаo. Нарушением закона это не считалось. Просто никто так не поступал. Большинство жана’ата, даже большинство третьеродных, скорее согласились бы умереть только затем, чтобы их не приняли за руна.

Однако большинство жана’ата, даже большинство третьерожденных, не были настолько богаты, как Супаари ВаГайжур. И богатство это было и его пороком, и утешением.

Супаари поманил Чайипас за собой под крышу, подальше от любопытных глаз, так чтобы ее товарки не заметили эти ленты, прежде чем он успеет выставить их на продажу. Развлекая гостью приятной беседой, он провел ее через склад к своему кабинету, показывая дорогу, будто она там ни разу не бывала, позволив ей самым удобным для нее образом устроиться на подушках. Он лично заварил ей листики ясапы, которые она, как ему было известно, любила. Он сам ухаживал за своей гостьей, даже налил ей настой, чтобы показать уважение: Супаари ВаГайжур умел извлечь профит из переговоров.

Расположившись напротив Чайипас, он удобно устроился на подушках, стараясь по возможности точно повторить ее позу. Они по-дружески поболтали – о перспективах на урожай синоньйи, о здоровье ее мужа Манузхая и о возможных вариантах завершения потенциального конфликта между Кашаном и Ланийери по поводу нового поля к’йип. Супаари предложил свое посредничество в том случае, если старейшины не сумеют договориться. Он никак не желал навязывать им собственную персону, и долгий и скучный путь в Кашан ничем не прельщал его, однако следовало освежить свой запах в ноздрях тамошних, и это стоило трудов.

– Сипаж, Супаари, – произнесла Чайипас, наконец переходя к цели своего визита. – Кто-то говорит, что здесь есть любопытная безделица для тебя.

Она опустила руку в тканый кисет и достала из него искусно сплетенный из скрученных листьев мешочек. Она подала ему этот предмет, но он печально опустил уши, поскольку руки его не могли аккуратно развернуть предмет. В смущении она прижала уши к голове, но Супаари воспринял этот ее жест как комплимент. Селяне ВаКашани иногда забывали о том, что он принадлежит к жана’ата. В известной мере, в рамках ситуации, это была высокая хвала, подумал Супаари, хотя его собственный старший брат убил бы ее за эту оплошность, а средний отправил бы в тюрьму.

На его глазах Чайипас ловко расправилась с оберткой, действуя своими очаровательными длинными пальцами. Рунаo протянула ему семь небольших, как ему показалось сначала, жучков или необычайно маленьких кинтай. Затем, наклонившись вперед, Супаари вдохнул.

Ничего подобного ему не приходилось ощущать во всей своей жизни. Он понимал, что воспринимает эфиры и альдегиды, a также запахи горелых сахаров, однако запах оказался потрясающе сложным. И он исходил от нескольких бурых предметиков, овальных, прорезанных с одной стороны по прямой линии. Супаари скрыл свое волнение с легкостью существа, жизнь которого стояла на скрытности. И все же его вдруг осенило, что наконец в его руках оказалось нечто, способное заинтересовать Хлавина Китхери, рештара Галатны.

– Чье-то сердце счастливо, – сказал он Чайипас, приподнимая хвост в меру удовольствия, не желая пугать ее. – Замечательный запах, любопытный, как ты сказала.

– Сипаж, Супаари! Эти кафай кто-то получил от чужеземцев. – Она воспользовалась словом руаньйи, означающим «людей из соседней речной долины», однако глаза ее оставались широко открытыми, а хвост подергивался. Итак, подразумевалась тонкая шутка, понял Супаари, тем не менее позволяя ей насладиться его неведением.

– Аскама переводит! – сообщила она ему.

– Аскама! – воскликнул он, восторженно всплеснув руками, щелкнув элегантными когтями.

– Хорошее дитя, скорое в ученье. – И страшное, как белая вода в узком ущелье, но не важно. Если род Чайипас будет переводить для корпорации «Кашан», он, Супаари, будет обладать эксклюзивными правами на торговлю с новой делегацией, согласно обычаю руна, хотя и не по закону жана’ата, – в подобных ситуациях достаточно было обычая руна. Он построил свою жизнь на соблюдении этого правила, и если это не принесло ему почестей, то тем не менее обеспечило его жизнь теми качествами, которые он так ценил: стремлением к риску, интеллектуальному вызову и известному, хотя и не лишенному зависти почтению среди своих.

Они еще поговорили. Он установил, что эти зернышки кафай являются всего лишь образцом из крупной партии необыкновенных товаров, привезенных иноземцами, ныне пребывающими в Кашане в собственном подворье Чайипас. И Супаари с растущим интересом услышал о том, что чужестранцы эти как будто бы не имеют представления о собственной выгоде, потому что отдают свой редкостный товар за кров и еду, на самом деле по праву принадлежащую им по праву гостей дома. Не из хитрости ли, задумался он, или это группа доживших до нынешних дней номадов, торгующих согласно древним, честным обычаям?

Супаари отложил в сторону небольшой пакетик и усилием воли не позволил себе уклониться мыслью к идее, которая вдруг замаячила вдали: к потомству, – от живой смерти, для которой был рожден. Вместо этого он поднялся на ноги, заново наполнил чашу Чайипас и спросил о ее дальнейших планах. Она ответила, что намеревается посетить своих торговых партнеров в области Изао. Она не спешила возвращаться домой: все прочие ВаКашани должны были скоро покинуть свою деревню, ради заготовок корня пик.

– А как насчет чужеземцев? – спросил он. Супаари уже планировал в уме путешествие, быть может, в середине времени Партан, после дождей. Однако Китхери был важнее. Все зависело от Хлавина Китхери.

– Иногда они идут с нами, иногда остаются в Кашане. Они как дети, – сказала ему Чайипас. Она и сама недоумевала. – Они слишком маленькие, чтобы идти как взрослые, и только один из них способен нести других. И этот один позволяет им идти!

Если Супаари сначала только испытывал интерес, то сейчас он был озадачен, впрочем, Чайипас уже нервничала и раскачивалась из стороны в сторону, как часто случалось, когда она проводила слишком много времени в таком страшном месте.

– Сипаж, Чайипас, – проговорил он, легким движением поднимаясь с подушек и прикидывая в уме, успела ли Авижан обговорить условия с поставщиками лент. – Какой долгий путь ты прошла! Чье-то сердце будет радо отослать тебя в Изао в кресле.

Хвост Чайипас подскочил от удовольствия, тело затрепетало, взгляд обратился в сторону, глаза сомкнулись. Реакция на грани флирта, и он подумал, что она чрезвычайно привлекательна, однако погасил искру прежде, чем она стала пожаром. Будучи третьеродным, он соблюдал свои принципы, существенно более высокие, чем у тех, кто стоял выше его на общественной лестнице. Являясь существом изысканным и образованным во многих аспектах бытия, Супаари ВаГайжур тем не менее оставался простолюдином в других.

Он послал гонца за креслом, а потом, подавляя зевоту, стоя рядом с Чайипас, ожидал во дворе его появления, то есть до второго заката. Он уже почти не различал ее черт, когда она уселась в кресло, однако аромат ее лент облачком окутывал его; Чайипас обладала изумительным вкусом в подборе своих благовоний, и Супаари всегда восхищался их природной элегантностью.

– Сипаж, Чайипас, – напоследок окликнул он гостью, – спокойной тебе дороги в Изао,