шпионов и пластунов (exploratores). Большие крепости второй линии, а вместе с тем и крепость Ниду, совсем упразднили. Здесь даже позволили населению разобрать ее стены и башни на постройку частных домов или же стен разраставшегося нового города. Затем, уволив военного губернатора, обратили Ниду в крупный областной центр всего замиренного округа Таунуса (civitas Taunensium) и дали жителям право самим выбирать себе своих властей.

Термы Колонии Треверов (Трир)

Убогая прежде станица теперь обернулась цветущим и живописным городком, величиною почти с римский город Помпеи. Шестиугольная городская стена, обдуманно и неторопливо построенная, с глубоким рвом перед нею, сползала просторным, 3‑верстным кольцом вниз по холму, к берегу речки. Весной, в половодье, льдины бились в самый фундамент ее нижних башен, бережно перенесенных сюда от прежней крепости. Три прямые военные дороги, что разбегались прежде углами от главных крепостных ворот, обратились в главные торговые улицы по 4 сажени шириною каждая, а на месте самой упраздненной крепости раскинулась широкая площадь – «форум» – с целой грудой общественных построек. Преторий перестроили в здание городской думы («курию»), с целым рядом помещений для ее канцелярий и отделов. Солдатский плац для ученья опоясался резным барьером и крытыми колоннадами: здесь теперь, раз в месяц, сходилось под надзором чиновника областное вече и ярко блестела врезанная в стену медная доска с текстом пожалованного Ниде городского права. Длинные здания казарм и военных магазинов приспособили под городские ряды и на место беспечной солдатской братии водворились в них бани, приняв за образец знаменитые термы города Augusta Treverorum (Трира): купальные бассейны с проточной водой перемежались холодильниками с ледяными душами, паровыми камерами для потения, гимнастическими залами с чудесной обстановкой в виде мраморных скамей, статуй и фонтанов. Здесь можно было зажиточному люду уютно и приятно проводить целые дни в кругу друзей и знакомых, попутно обделывая с нужными людьми текущие торговые дела.

А в самом городе, вплотную к окаймлявшим уличную мостовую (на месте наших тротуаров) сточным канавкам, теснились просторные кирпичные двух- и трехэтажные дома купцов и зажиточных ремесленников: у них и стеклянные окна, и черепитчатые крыши – совсем по «римскому образцу» (ritu romano)! Купы ветвистых фруктовых деревьев виднелись из-за каменных заборов, разделявших владения одно от другого; позади них торчали группы хозяйственных строений – погребов, амбаров и конюшен, выходивших на чистенький дворик. А дальше, в узеньких, но прямых, как струна, переулках, где еще оставались просторные, запасливо захваченные стенами пустыри, среди игрушечных полей и огородов, ютился гнездами простой рабочий люд, поближе к своим фабрикам – посудным, шерстяным и стекольным, стоявшим уже за городской стеной. И еще дальше, верстах в 2–3 от города, среди тщательно распаханных полей, садов и залитых солнцем виноградных насаждений, выделялись красивые «городские виллы» (villae urbanae) богачей. Их колонные галереи соперничали роскошью убранства с обширными светлыми залами. Мозаичными полами были устланы даже их ванные комнаты с проведенной водой. Изобретенное римлянами центральное отопление («гипокаусты») делало их удобными для жилья даже в студеную германскую зиму: нагретый воздух распространялся из центральной топки по особым глиняным трубам сразу подо всей виллой и через отдушины в полах согревал ее роскошные помещения. Здесь удобно и привольно жили главные городские воротилы, окруженные сотнями рабов и подневольных слуг, вплоть до раба-учителя, приставленного обучать господских детей. В строгой очереди выбирались из них городские правители: д у о в и р ы, нечто вроде городских голов и в то же время правителей над всей округой; д е к у р и о н ы, составлявшие при них как бы думу; э д и л ы, заведовавшие городскими постройками и порядком на улицах; они же устраивали веселые представления и пышные зрелища и травли зверей в большом, перестроенном тоже теперь, городском амфитеатре.

Уголок римской жизни, вдруг, как мираж, появившийся в пустынных и диких германских лесах! Но было одно, чем мстил первобытный лес новым покорителям: здесь люди были недолговечны, и у маленького городка было целых три больших кладбища! Кто пройдет по просторным, светлым и холодным залам современных римских музеев Трира, Майнца, Висбадена и Франкфурта, где в жуткой могильной тиши так гулко звучат шаги посетителя, того поразит количество мертвенно-серо-желтых надгробных плит. Полуразбитые и стертые, но старательно очищенные от многовековой пыли и грязи, они царят над всем, торчат из всех углов и самый музей обращают в какой-то жуткий склеп. Но подойдем поближе, всмотримся в полустертые надписи – и какой яркою жизнью, горячей волной живой мысли и горя брызнет навстречу с этих заснувших громад! «Телесфора и муж ее, родители, дочурке своей любимой (filiae dulcissimae)». Да, суров здешний климат, мало солнца, туманы и вечная сырость – и детская смертность, вероятно, была здесь весьма велика. «Юкунд, вольноотпущенник, Марка Теренция сын, скотопромышленник. Стой, путник! Прочти и узнай, как тщетна бывает злодею добыча его. Хотелось мне жить, но не выжил 30‑го года: убил меня в странствии раб, но и сам же он в быструю реку попал с похищенным стадом. Господин мой поставил мне памятник этот». В самом деле, привольно могли здесь жить крупные городские владельцы, распоряжаясь покорными рабами и вольноотпущенниками и великодушно ставя памятники по погибшим: но каково то было мелкому, бродячему, иногда, как видим, зависимому купцу? Сколько еще таких кровавых драм бывало в пустынных оврагах и лесах германской страны! «Азелион, военный трибун, командир конного отряда, начальник военных мастеров». Их много-много, безвестных и скромных солдат и офицеров, погибших в кровавых набегах и погромах. От иных и костей не нашли: «Марк Целий, – значится на одном раннем памятнике, – убит в Варовой битве. Пусть положат сюда, коль найдут, его кости».

Суровая жизнь и вечная опасность вели к суровым, беспросветным мыслям, и плохо верилось в прочность установившегося житья. В здешнем мире, казалось, нет правды и твердого счастья – и люди искали их в мире ином, в суеверных обрядах и в болезненной вере в полуведомых и странных богов. Ни один земледелец не забывал на своем участке поставить колонну, увенчанную статуей Юпитера – Гигантоборца. Великий бог с чертами не то сирийского Ваала, не то кельтского бога Солнца повергает и давит своей всепобедной колесницей косматого гиганта-германца. Другие, особенно солдаты, собирались на служение персидскому солнечному богу Митре. В потайных полутемных пещерах-святилищах (их в Ниде найдено целых три) стояли громадные каменные плиты с изображением этого вечно юного бога, вонзающего кинжал в спину могучего быка. Галльские друиды, германские кудесники и пророчицы бродили среди простого народа и поддерживали темные верования прежних лет.