растерянность и смущение на их лицах. Забыв и об утомлении, и о голоде, Плиний бросился во дворец. В первой попавшейся, не освещенной комнате он остановился и, обратившись к поспешившим за ним подчиненным, спросил:

– Случилась какая-нибудь беда?

– Но мы не виноваты, начальник! – заговорили сразу перепуганные чиновники.

– Пусть говорить кто-нибудь один! – властно сказал Плиний. – Мы сумеем разобрать, кто виноват!.. Что произошло?.. Мятеж?.. Измена?..

– Нет! да хранят боги нас от такого несчастия! – стал докладывать старший делопроизводитель, которого Плиний оставлял в городе за себя. – Пожар, опять пожар в нашей Никомидии. Только на этот раз такой, какого мы не запомним. Сгорело целых две улицы, может быть, до сотни домом, но главное, погибли дума и прекрасный храм Исиды. Мы приняли все меры, старались, не щадя своих сил…

– Я не понимаю, как это произошло? – прервал его Плиний. – Почему же не тушили?.. Где же был народ?

– У нас, высокий начальник, оказалось трое врагов. Во-первых, сильнейший ветер. Во-вторых, людское невежество и глупость. В-третьих, отсутствие воды в городе. Стряслось это позапрошлой ночью. Весь город сбежался на зарево. Заполнили соседние улицы и переулки, кричат, толкутся, и все – ни с места. Я кричу: «Помогите, граждане, спасать свой родной город!» Прошу, требую, а в ответ слышу: «Кто же с голыми руками в огонь полезет? Одними плевками горящего города не затушишь!» А потом обозлились, стали мне угрожать, так что я, выбившись из сил, поспешил укрыться в твоем доме!..

– А где же были городские старосты и эдилы? – спросил Плиний. – Ведь это их касалось!

– Я созывал их утром на совещание, – отвечал делопроизводитель, – хотел было сердиться на них, но они довольно ловко обошли меня: они сказали, что нас, т. е. тебя, достоуважаемый, вместе с прочими прислал божественный Траян, чтобы поднять благосостояние города и водворить порядок, а когда они указали тебе, что необходимо Никомидию снабдить водой, ты будто бы не обратил внимания на их заявление. И теперь город может весь выгореть без воды.

– Это неправильно говорят они! – еле сдерживая гнев, заявил Плиний. – Ведь еще до моего приезда сюда никомидийцы пробовали устроить водопровод. Они истратили на него больше трех миллионов сестерциев, но потом бросили его, не достроив и даже разломав. Потом вскоре собрали еще 2 миллиона и принялись строить вновь. И опять забросили. Почему они не могли довести до конца это сооружение, для меня осталось неизвестным. Когда они заявили мне о своем желании возобновить постройку, я сказал, что это дело серьезное, что на него требуется много денег, но что я приму все меры к тому, чтобы им помочь. Вы помните, что я сам объезжал окрестности Никомидии и после долгих усилий разыскал надежные источники чистой воды, производил опыты и убедился, что из них можно провести воду в город. Я только указал, что пустить ее следует не только в низкие места, а потому необходимо устроить арки; кое-какие сохранить от старых построек, прочие же можно соорудить из каменных плит, лежащих понапрасну за городом, а то и просто из кирпича, потому что это будет значительно дешевле. Вопрос был только в том, кому поручить постройку. Я не соглашался приглашать прежних архитекторов, показавших свою негодность. Я писал об этом самому блаженному принцепсу и жду его мудрого ответа… Несправедливо обвиняют меня никомидийцы. Но я не сержусь на них, так как это не в моих правилах. Напротив, я хочу им только одного блага. Я отдохну после, а сейчас идем в канцелярию: надо немедленно же сделать распоряжения!

Наместник вышел из дворца на темный двор и направился к низкой каменной казарме, где помещались его конторы и канцелярии. Он вошел в одну из дверей. Здесь, несмотря на поздний час, шла еще работа. При свете масляных лампад, склонив гладко остриженные головы над низкими столами, сидело десятка полтора молодых людей. Они старательно вырисовывали египетскими тростинками на длинных свитках, переброшенных через стол. При появлении Плиния все они, заткнув перья за уши, встали, молча приветствовали начальника почтительным поднятием руки и поклоном. Плиний тотчас же обратился к одному из них, приказал взять новый чистый свиток – и писать то, что он продиктует. Это было письмо на имя императора Траяна, в котором наместник докладывал о пожаре, происшедшем в Никомидии во время его отсутствия. Он велел упомянуть о беспокойстве народа, оставшегося праздным и неподвижным зрителем ужасного бедствия.

– А главное, – продолжал он, – и это ты, милейший, выведи пожирнее! Пиши: «Кроме того, в городе нет ни общественного насоса, ни ведер – словом, никаких приспособлений для тушения пожара. Я, конечно, приложу все свои старания для изготовления всего этого. Но, государь, не сочтешь ли ты нужным соизволить учредить здесь коллегию пожарных, человек в полтораста. Я с своей стороны, конечно, буду наблюдать за тем, чтобы в нее не вступали чужие люди, и чтобы, получив права, коллегия не занималась никаким другим делом!» Готово? Дай взглянуть!.. Прекрасно! Завтра, утром же, снарядить курьеров с этой бумагой в Рим!

Быстро повернувшись, Плиний пошел было из канцелярии. Но тут же ему пришло в голову, что император может быть недоволен предложением учредить пожарную дружину. Коллегии, как бы их ни назвали, с какой бы целью их ни учреждали, легко превращаются в тайные общества, который заводят беспорядки. И Плиний крикнул уже свертывавшему свиток писцу:

– Постой! Припиши еще в конце: «Пожарных будет немного, и следить за ними будет нетрудно».

Плиний направился опять во дворец. По дороге он приказал зажечь светильники в своей рабочей зале и подать ему те из полученных за его отсутствие бумаг, которые отнесены к разряду наиважнейших. Служители бросились во дворец. И когда Плиний вошел туда, в круглой рабочей комнате все уже было готово. По стенам и на круглом мраморном столе, заваленном папирусными и пергаментными свитками, горели лампы. И тут же стояли со свитками в руках дежурные чиновники. Плиний сел за стол, а стоявший впереди других дежурный подал ему свиток, вложенный в красный кожаный футляр.

Собственноручно надломив смоляную печать и вынув свиток, Плиний приложился к нему губами и приказал развить его. Это была бумага от самого императора из Рима. Уже с первых строк ее Плиний догадался, что это был ответ Траяна на его запрос о том, допускать ли, чтобы в провинции, по старинному обычаю, те, кто облекается в мужскую тогу, празднует свадьбу, вступает в должность, созывали всю городскую думу и простой народ и раздавали им деньги. Плинию показалось такое обыкновение небезопасным. Конечно, приглашать в торжественных случаях много гостей вполне