Он так сказал это, пригладив усы, что мне показалось: трупхочет перевернуться в гробу, но не может ни разьять руки, ни шевельнуть ногами…

Странно, гражданин Гуров, что все-таки иногда бывает у васголова на плечах. Не ожидал, честно говоря, что догадаетесь вы. Да! НиколайВолконский и мой дружок по детдому – князь – одно лицо. Попер он в артисты отубийственй ностальгии. Играл в разных пьесах дворян, аристократов, мещиков,графов, князей, адьютантов царствующих особ так далее. Линял, в общем, впрошлое. Ну, и запил, естестнно, от мерзкого контраста между жизнью сценическойи советской. Повезло ему, конечно, сказочно, что попал из вытрезвителя наЛубянку, в мой кабинет.

Пить мгновенно бросил. Переехал в квартиру Тухачевского,пристреленного в наших подвалах. Мать князя, как увидела в спальне своюогромную деревянную родную красавицу кровать, так легла на нее и больше невстала. На ней она появилась на белый свет, на ней родила князя и его погибшихв боях с буденновской ордой четырех братьев, на ней и умерла тихой, счастливойночью во сне. О такой смерти вам, гражданин Гуров, теперь приходится толькомечтать. Вы не позаботились о такой смерти при жизни. И я не позаботился. Небудем, следовательно, об этом думать.

Князь, между прочим, скромно и достойно отверг моеприглашение принять участие в терроре. Аристократ, сволочь! .. Из театра ушел,симулируя тик правой щеки, века и заикание. Симулировал гениально. Артист,мерзавец! Омерзели ему перевоплощения, а последней роли, от которой он не моготказаться, чтобы не уморить больную мать голодом, князь себе простить не мог…Ушел из театра. После смерти матери махнул через границу… Крупный советолог. Унего есть право им быть. И к маме хорошо относился. Не то что вы, гражданин,Гуров…

В общем, на следующий день после ночного визита Сталина вмавзолей началось ТО САМОЕ, но в таких масштабах, которых я, откровенно говоря,не ожидал и не хотел. Размаха и характера террора, охватившего одну шестуючасть, света, объяснить рационалистически было невозможно. Здравый смыслбледнел, дергался и падал в обморок. Мучительные попытки тысяч людей,неповинных в чекистских зверствах и в принадлежности к партии и марксистскойидее, мучительные попытки тысяч людей разобраться в происходящих на их глазахужасах, кончались сумасшествием, арестами, разрывами и необратимыми травмамисердец, жаждой спастись любой ценой, атрофией души, проклятиями в адрес ГосподаБога трагическим сознанием вины и причастности творящемуся злу убийственнымподавлением голоса совести, умопомрачительными по цинизму, низости инеожиданности предательствами….

Вы можете сколько вам влезет ехидствовать, гражданин Гуров,над тем, что я «регулярно цитирую сочинения своих подследственных» и над тем,что я «зубрил, как школяр, бессонными ночами». Не зубрил. Сами врезались впамять слова. А память моя была бездонной, ибо только вбирала, но не выдавала.С целыми поколениями людей происходила такая же штука в наши времена. Многиетак и подохли, не разговорившись ни с близкими, ни с согражданами, ни с самимисобой, что особенно комично, хотя и отвратительно.

Нет лучше примера и образа вырождения человеческой личностив нашем новом мире, чем подобная многолетняя прижизненная и посмертнаямолчанка…

Дьявол просто гудел в те времена от удовольствия, как сухойтелеграфный столб. Снова он собирал урожай. Снова гуляла его коса от Черногоморя до притихшего океана. А то, что в бойне гибли лучшие сыны его Идеи,преданнейшие ее интерпретаторы, жрецы и ревностные стражи – все те же, кто оначала века до 1937 года ножами и кнутовищами вбивали дьявольскую идею в умы идуши народов, населявших просторы Российской империи, избранной Дьяволом дляпроведения величайшего Эксперимента, то – ни хрена не поделаешь! Лес рубят –щепки летят.

А может, оно и к лучшему, что летят видные ленинцы, когдарубают лес народа стойкие сталинцы. Да и недовольны были последнее времянекоторые ленинцы поведением Идеи. Ревизионизм червоточить их начинает,интеллект распоясывается, совесть, бывает, пробуждается и, продрав залитыевосторгом глазе, присматриваются они к советской действительности. И тогдаизнывает у них душа в тоске по реальности, от которой, казалось, их навекотлучил Сатана. Пусть полягут. Новые взойдут на удобренных полях. И эти ужеБольше смерти будут бояться любых, даже самых мелких попыток подкопатьоя подего родимую идеюшку. Эти поймут, что вылези они на свет Божий из-под ее юбки, исразу, как полные ничтожества, отвыкшие от человеческих привычек и не имеющиепростейших человеческих профессий, лишатся и социальной беззаботности, инравственной безответственности, и портретов своих рыл на каждом углу, и ливадийскихдворцов, и машины славословия, и сонма слуг, и бриллиантовых орденов, иохотничьих угодий, и мозговитых автоматов-референтов, думающих за них,сочиняющих речи и «Избранные произведения». А вне системы реферативногомышления руководителей, охраняемой всей наличной силой полиции и армии, онибудут выглядеть, как потрошенные бараны. Как рыбы в воде они будут чувствоватьсебя только в кадушке реферативного мышления. А периодический террор – основнаясоставляющая Великого Эксперимента. Пусть полягут старые и молодые верныесоюзники. Пусть! Новые взойдут.

После террора, как после грозы, после мора и глада, послепотопа и землетрясения, устрашатся они до отсутствия признаков божественнойЖизни Души, и не совесть, а низкий страх станет инстинктом их существования, итогда – самое время подменить ЕГО реальность своей собственной, где под лесенкуо стройке царства Божьего на земле понаделают люди адских штучек, способныхвмиг уничтожить ЕГО творение, ЕГО землю, ЕГО жизнь…

Но вот вам – моя драма, гражданин Гуров, вот вам – историямоего адского самообмана, моего потрясающего заблуждения. Это у.же после войнынашел я при обыске сочинение, открывшее мне глаза на тактику и стратегиюДьявола. А в тридцать седьмом я верил в существование негласного сговорамиллионов людей, сознательно или по наитию сопротивлявшихся признанию правСатанинской Силы властвовать над умами и душами, выкорчевывать древо жизни извековечного поля и вносить хаос в привычный миропорядок. Лично творя возмездиенад палачами гражданской войны, прокурорами нэповских времен, карателями иидеологами коллективизации, особо уродливыми монстрами партаппарата, я старалсякарать избирательно в силу своего уникального положения при дворе. Невинных ялично не брал.

Некоторое время меня удерживал в заблуждении чудовищныйэнтузиазм масс, радостно принявших участие в побоище, и ощущение, что делаетсяобщее усилие вырваться из лап Сатанинской Силы. А из того, что ни палачи, нижертвы не могли логически объяснить причин тотального террора и истреблениятех, кто считал себя самыми верными псами идеи и системы, я сделал вывод омистическом наступлении жизни на Дьявола. Так оно и было отчасти.

На уровне Сталина и его оставленных в живых соратниковдвигался конвейер, и большинство трупов на нем были достойны за все содеянное исмерти, и мук, и унижений. Рядом с ними покоились с пожатыми плечами,застывшими в жесте недоумения, честные, работящие, совестливые, деловые,самостоятельные, неглупые, въедливые, привередливые, радивые и прочие, имевшиеположительные человеческие и административные качества, функционеры, хозяеванаркоматов, армии, милиции, отделов ЦК, комсомола и пионерии, то есть все те,кто объективно, с полной отдачей сил, называемой энтузиазмом, трудился наДьявола, придавая «зримые черты» его гигантскому проекту создания советскойдействительности.