Следствие закончилось только через месяц, и все это время Грифич помогал Миниху в расследовании, играя роль «доброго полицейского». На старика после пресловутого марша через порт посыпалось столько почестей и наград, что он чувствовал себя виноватым, сам предложил такой вариант:

– Все одно, много не протяну.

Игорь заметил, что Бурхард относится к нему не только как к другу, но и как к сыну… И, честно говоря, сам постепенно начинал считать его вторым отцом.

Англичан признали виновными, и посла колесовали. Кстати, он единственный умер так жутко. Князь не знал подробностей, но что-то было такое, что Петр буквально возненавидел посла и Англию. Нет, войну ей объявлять не стали, но отношения сильно охладели. Англичане же, как и обычно в таких случаях, свалили вину на случившееся исключительно на посла, объявив того преступником, которого «соблазнили заговорщики».

Началась раздача «пряников», то есть всевозможных чинов, поместий и денег. Миниху вручили портрет императора в золотой с бриллиантами раме и орден Анны – все остальные русские награды у него уже были… Вице-адмирал Мещерский стал генерал-адмиралом, что соответствовало фельдмаршалу, и получил орден Андрея Первозванного. Князь же получил золотую с бриллиантами шпагу, а также звания камергера и подполковника Семеновского полка. Шпагу получил и Челищев, став заодно семеновским полковником.

Все военные, верные с самого начала и без оговорок, участвовавшие в подавлении мятежа, получили знаки ордена Анны на эфесы шпаг, вроде бы мелочь, все-таки не совсем настоящий орден, но, учитывая его «домашний» статус, они становились как бы очень дальними родственниками (двоюродный брат кумы тестя) императорской фамилии и невероятно этим гордились. И все стали дворянами. Впрочем, это скорее звучит громко. «Истинно верных» было менее пятисот, и большая половина и так была дворянами.

Раздача же имущества, которую все ожидали, прошла намного более скромно, чем хотелось бы победителям, – небольшие кусочки поместий (и деньги) побежденных мятежников достались буквально всем, но небольшие. Раздачи же крестьян… Хренушки. Петр хозяйственно забрал их в собственность императорской фамилии. Тоже, по сути, крепостные, но как бы и не совсем, статус и возможности все-таки повыше.

Сановный люд был не слишком доволен таким решением, но свежеиспеченные собственники, да с поместьями по соседству с императорскими (бывшие Разумовские), те были в восторге. А восторг нескольких сотен собственников майоратов[121](тут попаданец не понял – зачем?), грозно расхаживающих с руками на анненских эфесах, как-то охлаждал пыл вельмож.

Князю, кстати, земель не досталось, Петр твердо решил не делать иностранных подданных (или властителей, пусть даже формальных) собственниками поместий в России. Зато достался Аничков дворец и сто тысяч рублей «В благодарность за верность в трудную минуту», и если деньгам Игорь мог найти применение без труда, то вот дворец…

Продавать его нельзя, как и сдать в аренду – в ближайшие годы, по крайней мере, это может быть воспринято как невежливость. А содержать такую махину… М-да…

– Я тоже теперь дворянин? – задумчиво спросил Тимоня.

– Верно. И если хочешь, теперь ты можешь оставить военную службу[122]…

– Ты меня гонишь?!

– Нет, – несколько растерялся князь, – если хочешь, можешь и дальше оставаться моим денщиком.

– Хочу, – ответил успокоенный улан, – я ж сказал, что никуда от тебя. Вот уже дворянином стал и поместьице есть…

* * *

Вскоре после неудавшегося мятежа Грифичу пришел очередной пакет документов из адвокатской конторы. Шуршание бумаг, чтение… Информация интересная – юристам удалось выбить кое-какую бывшую собственность Померанской династии. Не слишком много – только «выморочные» имения и фермы, да еще и только в шведской Померании – с прусской пока глухо.

Формально список владений достаточно велик – два десятка мыз, ферм и имений. Но вот на деле… На деле теперь он мог назвать себя помещиком средней руки, но на уровень имперского князя по благосостоянию никак не тянул. Много Игорь не думал и тут же написал им, чтобы продолжали свою деятельность по возвращению его собственности и дальше, ну а средства на нее брали, сдавая пресловутые фермы арендаторам.

Медленно? А что делать… Но, впрочем, не так уж и медленно – прецедент уже создан, так что дальше дела пойдут немного проще. Мелькнула было мысль – пустить в дело средства, заработанные на службе в России, но пропала, несмотря на наличие русских войск на территории Пруссии и Померании, дела складывались не так хорошо, как хотелось бы. Нет, ничего определенного, но… мутно.

Да и, откровенно говоря, выкупом бывших владений Грифичей заниматься не хотелось – это могло создать прецедент, но на этот раз не в пользу князя. Впрочем, дело тут было не только в прецедентах, но и в политическом влиянии. Сейчас он – воспитатель цесаревича и одно из доверенных лиц русского императора. Проще говоря, «давить» его юристам на судей станет намного проще. Пусть и считается, что суды в Западной Европе беспристрастны, но это далеко не так. Ну и… Одну и ту же статью закона в большинстве случаев можно трактовать по-разному.

* * *

С Павлом, кстати, дела обстояли неважно. Нет, князь не потерял его доверие, и цесаревич по-прежнему любил его и доверял. Но вот психологически мальчику было тяжело – пусть он и не слишком любил мать, но это все-таки мать, да и возраст у него пока еще такой… Неподходящий.

Разговоров о Екатерине мальчик не вел, понимал уже, что такое в принципе не прощается. Раскрылись уже планы насчет убийства Петра после переворота, так что…

Предательство же Панина, выступившего на стороне Екатерины, мальчишка воспринял спокойно и на его слова о том, что переворот совершался в пользу цесаревича, только скривил гримаску. Ну в самом деле, верить в такую ерунду не мог даже ребенок.

Цесаревич прекрасно знал, что, придя к власти, заговорщики первым делом принялись бы набивать карманы, а благо государства подождет… Ну и, соответственно, к власти Павла не допускали бы очень долго, и вопрос еще, а допустили бы вообще? Как-то сомнительно звучит – допустить до реальной власти человека, наследство (страну) которого ты грабил (если бы планы заговорщиков осуществились) в течение многих лет. Он ведь и спросить может…

Понятное дело, что понял это Павел не сам, хотя вообще-то ребенок рос умным. Объяснил наставник, научив с помощью простейших логических блоков «ковыряться» в происходящем.

– Плохо мне, – мрачно протянул мальчик, прижавшись к боку Грифича во время прогулки по парку.

– Понимаю, – столь же мрачно ответил тот, – я ведь тоже со многими из них знался.