Торжества продлились почти неделю и затем частично повторились в Петербурге. Попаданец выгреб из своей памяти буквально все, что было можно, – парады, кулачные бои и борьба, фехтование и фланкирование, силовое многоборье и армреслинг, клоуны на ходулях и многое-многое другое.

Основной же «фишкой» коронации было то, что большую часть представлений готовили сами зрители. То есть хотят портовые рабочие выпендриться – готовят представление, и перед его началом объявляется, что именно они его готовили. Вроде бы нехитрый прием, но прошел на ура и позволил не только проявить себя талантам, но и сэкономить достаточно круглую сумму. Впрочем, экономия эта оказалась бессмысленной – Петр подарил их фаворитке…

Амнистия рядовым мятежникам прошла сразу после коронации. Ну как амнистия… Сперва долго нагнеталась обстановка, и гвардейцы готовились к повторению «Стрелецкой казни»[123]и молились, родные же осаждали всех, кого можно и нельзя, прося о помиловании, заступничестве и прочем.

После коронационных торжеств объявили, что рядовые гвардейцы…

«Заступничеством Павла остаются в живых. В искуплении вины они отправляются в армию на десятилетний срок и без возможности повышения в течение трех лет. Ну а кто проявит должное рвение в службе и храбрость в боях, сможет заслужить повышение и сократить срок немилости». Были там и другие оговорки – вроде невозможности находиться в будущем в Петербурге и Москве, некоторых иных ограничениях прав.

На фоне возможной смерти это выглядело милостью, да и со сроком службы… Все понимали, что максимум лет через пять на рядовых должностях в армии останутся разве что откровенные дурни, остальные же просто покинут армейские ряды. В общем, кара не была жестокой.

Эффект, которого добивался хитромудрый попаданец, давший императору такой совет, был предельно прост – сбросить напряжение в обществе.

– Сам посуди, – говорит Грифич на очередной беседе с императором и Павлом, – сейчас ты вроде как помилуешь, и большая часть дворянства выдохнет с облегчением. Ну, кроме родственников казненных… Впрочем, правила «игры» всем понятны, и за их судьбу будут переживать только родные.

– А друзья? – подал голос наследник.

– Друзья? В первую очередь все будут переживать за себя. Тем более что по факту казненных будет не так уж и много – в основном, всевозможные монастыри да служба в острогах[124]Сибири. А так… мятежники будут опасаться привлечь к себе внимание лишний раз, ну а дальше начнут выслуживаться – служба в армии, да в чине рядового, это не то, что может понравиться гвардейцу. Новых же восстаний от них можно несколько лет не опасаться – они ж разбросаны будут да под присмотром.

– А потом? – заинтересовался Петр.

– А что потом, – развел руками Рюген, – нет никакого «потом». Кто получит помилования, все равно не смогут возвратиться в Петербург или Москву. Да даже губернские города будут не для всех! Так что какие там могут быть заговоры в деревне? Ну а захочешь вернуться в общество, так докажи свою полезность да верность службой на благо Отечества. Докажет, добро пожаловать, ну а нет, так и сиди в провинции.

– Ну ты прямо настоящий иезуит, – хмыкнул император.

Помилование «от Павла» дало свой эффект, люди рыдали и молились за здравие царевича. Тот был польщен…

– Не стоит, – мягко сказал ему Игорь, – это временный эффект, и не надо на него рассчитывать. Понятное дело – работать над твоим обликом в глазах людей нужно, но постоянного эффекта не будет. И не забывай, что против тебя тоже будут работать – «чернить» в глазах толпы.

Были помилования не только рядовых гвардейцев, в живых оставили Панина, и даже назначали того на официальный пост – командовать Камчаткой. В те времена это была такая дыра… К слову, в живых бывшего приятеля попросил оставить Грифич, вспомнивший, что в том мире Панин вроде бы долго занимал какой-то важный пост, и достаточно успешно. Помиловали и Дашкову – одну из главных участников заговора.

Но тут другое – была она урожденная Воронцова и приходилась сестрой фаворитке императора… Ну да, высокие отношения… Ее тоже сослали, но уже в Оренбург, и тоже назначили на официальный пост – заведовать всеми учебными заведениями города и губернии. Много и красиво говоришь о Просвещении? Ну так поработай на него…

К большому удивлению попаданца, Потемкин в заговоре не участвовал, а ведь помнилась совсем иная история… Здесь это был бравый вахмистр Конной гвардии, активно участвовавший в войне с Фридрихом, причем сперва как гвардеец, а потом как представитель гвардии у запорожского казачества, где получил сперва прозвище Нечеса[125], а потом и известность как лихой и абсолютно «отмороженный» вояка.

Здесь никаких контактов с Орловыми и Екатериной у него не было, так что недавно появившийся в Петербурге воин без особых раздумий присоединился к уланам и действовал во время мятежа настолько достойно, что получил в награду бриллиантовый перстень, тысячу червонцев и звание поручика Конной гвардии, и это только как приложение к неплохому поместью.

Вообще, казней было немного – только гетман Разумовский и еще буквально десяток человек. Правда, казнили их показательно-жестоко. В частности, Кирилла Разумовского перед казнью лишили дворянства и повесили – весьма позорная смерть[126]. Да и с его детьми поступили не слишком мягко, оставив только четверть оставшегося после «раскулачивания» отца состояния (в планах – раздача его верным людям), и это при том, что женат он был на Нарышкиной и изначально это было ее приданое. Но, к чести императора, это не было произволом, близкие покойного гетмана тоже были замешаны в заговоре, пусть и не слишком сильно.

Основная часть мятежников отделалась лишением большей части имущества и заточением по монастырям или службой в острогах Сибири – в зависимости от возраста и пола.

Был и неожиданный эффект помилования. По какой-то причине начали уверенно говорить, что «виной» тому не только милосердие ребенка, но и влияние на Павла его наставника, то есть самого Грифича. Отчасти так оно и было, так что вскоре у Рюгена появилась репутация человека пусть и жесткого, но не жестокого.