что сердцем и центром владений императора стала Испания. Старинное и почтенное герцогство его предков, его родина была только приложением к иностранным королевствам, которые он получил от матери-испанки и куда он теперь отправлялся умирать.

Сам Карл, невосприимчивый к политическим настроениям, не видел, какое впечатление произвел его план, и не замечал тревожных предчувствий, которые возникли у нидерландцев при мысли, что его сменит его сын. Он был больше занят организацией самой церемонии отречения. На фламандской границе без конца тянулась тлеющая война с Францией, и там в императорских войсках находился принц Оранский. Император написал принцу, что тот должен вернуться в Брюссель, потому что он хочет видеть его рядом с собой на этой церемонии. Это было не совсем удобно: получалось, что принц был должен покинуть свой пост в момент, который оказался решающим. Но Карл настаивал, и Вильгельм поскакал из лагеря в Брюссель, перед этим выговорив для Анны хорошее место среди дам на галерее.

Так 25 октября 1555 года, в три часа дня, перед представителями Штатов Нидерландов, знатными дворянами своих владений и многими иностранными послами император Карл Пятый отрекся от престола. Одетый в черное, прихрамывая и опираясь скрюченной ладонью одной руки на трость, другой рукой он держался за плечо дорогого ему принца Оранского. Сзади императора шли его сын Филипп и сестра императора, регентша Мария. Наконец Вильгельм помог ему сесть в большое обитое бархатом кресло, император собрал свои бумаги, протер и надел свои очки. Затем император произнес длинную и очень трогательную речь. Была доля простодушия в том, как этот могущественный наследственный властитель перечислял и объяснял все, что сделал за сорок лет своего царствования, и с трогательным достоинством просил прощения за все плохое, что мог невольно совершить. «Тут, – по словам очевидца-англичанина, – он заплакал, к чему, как я думаю, сильным толчком стало то, что он увидел, как это делают все присутствующие». Затем прозвучали другие речи, более короткие и менее впечатляющие, и, наконец, наследник престола Филипп, неспособный говорить от волнения, упал перед своим отцом на колени и получил от него благословение. Карл поднял его раньше, чем тот успел закончить поклон, и с гордостью представил его участникам собрания. Когда снова установилось молчание, чиновник официально прочитал акт, согласно которому Филипп получил в наследство Нидерланды. Теперь настала очередь Филиппа говорить. Во время чтения акта он уже вернулся на свое место; теперь, наклонившись вперед в своем кресле, он неуклюже произнес несколько фраз, объяснив, что французский язык оказался для него трудным и что его речь прочитает епископ Аррасский. Епископ выступил вперед со свитком в руке, а Филипп снова сел на свое место. Это была одна из тех минут, которые история наполнила особым значением.

Вильгельм уже на следующий день снова был в своих войсках; остаток той осени и следующую зиму он боролся с мятежом: его солдаты требовали свое жалованье, а ни Филипп, ни Карл (уже не в первый раз) не могли его выплатить. Дело окончилось лишь небольшими грабежами, и за то, что не случилось ничего более серьезного, король Испании должен был благодарить в первую очередь принца Оранского: только популярность, тактичность и, вероятно, деньги Вильгельма удержали армию в узде.

Тем временем в Брюсселе Карл давал Филиппу указания на будущее. Он предостерегал сына от внезапных перемен, настойчиво убеждал его уважать склонности народа и назначать для управления Нидерландами только нидерландцев или, по крайней мере, не испанцев. Чтобы обеспечить хотя бы частичное исполнение своих желаний, Карл хитроумно применил обычное в подобных случаях средство: перед отречением он сделал целый ряд важных назначений. Он много говорил о принце Оранском как о человеке, особенно пригодном для таких дел и многообещающем. Возможно, даже Карл был немного обеспокоен планами своего сына. Сестра Карла, регентша Мария, была более откровенна: она даже не скрывала своих сомнений. Ей только исполнилось пятьдесят с небольшим лет, и она была способной правительницей. Однажды Филипп, которому тогда не давали покоя война с Францией, его интересы в Англии (он незадолго до этого женился на английской королеве) и все более неотложные нужды Испании, спросил Марию, не хочет ли она остаться регентшей после отречения Карла. Тем, кто был прислан узнать ее решение, она ответила недвусмысленным и почти грубым отказом, а именно сказала, что слишком стара, чтобы снова учиться азбуке, имея в виду, что не хочет менять свои методы правления в угоду новому королю.

Филипп пока не поднимал руку на нидерландцев, но они уже относились к нему недоверчиво и неприязненно, замечая его религиозный фанатизм и нелюбовь к их природной склонности пошуметь. В Англии, с которой они имели тесные торговые отношения, как раз тогда происходили самые жестокие религиозные преследования в ее письменной истории, и это делалось под покровительством набожной жены Филиппа Марии Тюдор. Не возьмется ли Филипп и за них, когда сбросит с плеч войну с французами?

Но для принца Оранского и, в сущности, для всех Нидерландов жизнь шла почти как раньше. Блестящая победа при Сен-Кантене, которую одержал нидерландец Эгмонт, фактически стала концом войны с Францией. Вильгельм тогда служил в армии, но в этом сражении не участвовал, зато в тот славный день отличился его младший брат Людвиг ван Нассау, девятнадцатилетний кавалерийский офицер. Теперь он, маленький ростом, но прекрасно сложенный, своим видом и обворожительной улыбкой вызывал на улицах Брюсселя такие же восторженные приветствия, как сам Вильгельм.

Вильгельму же достались на долю менее яркие, но более трудные задачи. Филипп, совершенно не умевший убеждать людей, при любом случае использовал дар убеждать, которым был наделен принц Оранский. Молодой принц уже был известен как великолепный мастер управлять богатыми купцами, от чьих денег зависело правительство. В новогодние праздники 1558 года Вильгельм был послан в Антверпен взять там в кредит деньги для Филиппа и сумел собрать нужную сумму, причем не только с купцов-фламандцев, но и с находившихся там английских купцов. Как только это было сделано, он поехал во Франкфурт на встречу немецких князей. Там на пьяной вечеринке он и произнес те глупые слова, которые его враги записали, чтобы использовать потом. Он не сдержал свой язык в неподходящее время: в марте из Бреды пришло известие, что его жена Анна заболела. Он поспешил домой и, приехав к себе 20 марта, увидел, что Анна уже умирала. Чем она была больна, нам неизвестно, вероятнее всего, это был плеврит или пневмония, но в шестнадцатом веке все называли «лихорадкой», «простудой» или обоими этими словами вместе. Через четыре дня, рано утром, она