его-то и рисовал капитан за нашим с ним чаепитием, и вполне допускаю, что у него это были самые счастливые минуты за весь день.

Понятное дело, свою роль я тут не преувеличиваю, мне просто повезло это видеть и слышать:

– Смотри, вот тут, на первом этаже, будет кухня. Вот тут, на втором – спальня, где будут ночевать гости − члены экипажа. Вот тут, когда приедешь, будешь ночевать ты. Вот тут, на земле, будет несколько маленьких грядок. Ты какие соленья больше любишь?

И вот, впервые в жизни, капитан начал ходить по кабинетам разномастных московских начальников, что называется, для себя. Начальники были разными, но ответ на просьбу разрешить ему как-то приобрести участок он получал один: «Ну что вы, Борис Макарович, при всем уважении к вам по нашему советскому законодательству это совершенно невозможно».

То ли им не хватало московской прописки капитана, которая в те годы имела значение, то ли чего другого, но в каждом кабинете он натыкался на глухую стену. Проблема капитана Соколова была и в том, что давать взятки или хоть что-то делать не по закону он не умел.

Капитана «Ленина» и президента Академии наук СССР Анатолия Петровича Александрова связывали не только плотные производственные отношения, но и личная дружба. И однажды академик Александров, что называется, взял капитана за руку и повел не к кому-нибудь – к всемогущему председателю Мособлисполкома. Фамилию знаю, но она тут никакого значения не имеет.

Встретили их более чем радушно. Всемогущий только что в объятиях не сжимал дорогих гостей. И изо всех сил готов был помочь, вот только…

– Борис Макарович, вы – суперзаслуженный человек и, конечно, достойный многого. Но вот, знаете, бывает, человек говорит одно, а появился участок – он начинает выращивать на нем клубнику и продавать ее…

Это «клубника» так потрясла капитана, что с того дня он перестал ходить во «всемогущие кабинеты».

Участок, где хотел, в Подмосковье, он в конце концов все же приобрел и даже построил дом. Увы, побывать в нем не пришлось ни мне, ни почти никому из членов экипажа. О причине, думаю, все догадались: «база для семьи» была создана незадолго до смерти…

Переведем дух и отвлечемся.

Без тени смущения сейчас расскажу о том, во что не принято посвящать широкие массы, когда речь идет о значимых в жизни общества людях. Спокойно буду говорить «об этом» потому, что все до единого члены экипажа, и я в том числе, уважали своего капитана ровно за то, каким он был.

А был он – простым русским мужиком. Увы, со всеми проявлениями, свойственными этому нашему «мужику». Взрослые люди, видимо, догадались.

Да, именно так. Нечасто, но все же бывало: капитан «врезáл». Тому, кто поспешит осудить, предложу потащить на себе, хоть пару месяцев, ту ношу, которую нес по жизни капитан Соколов, а тогда и поговорим.

Это было, повторяю, нечасто, а с годами – все реже. Он с возрастом менялся: становился мягче, мудрее и нашел в себе силы справиться и с этой «мужицкой слабостью». При этом оставался доступным для людей, прямым и открытым.

По выходным и праздникам членам экипажа разрешалось приводить на ледокол гостей: членов семьи, друзей.

Любимым местом для игр моей дочери-дошкольницы, когда она бывала на ледоколе, был трап, ведущий наверх. Если я, выглянув из архива, не обнаруживала ее на месте, то знала, где мне мою барышню искать. Ее отсутствие означало, что несколькими минутами раньше по трапу поднимался капитан и, увидав Ксению, прихватил ее с собой. И они тихо, как мышки, прошмыгнули наверх.

Предварительно вежливо постучав и заглянув в открытую дверь капитанской каюты, я, как правило, видела одну и ту же картину. В капитанское кресло были впихнуты моя дочь и еще двое-трое таких же счастливцев – каким-то образом они все там помещались. Перед ними на капитанском столе, возле небрежно отодвинутых документов стоит огромная, но быстро опустошаемая ваза с конфетами. А напротив, на диванчике скромно пристроился улыбающийся капитан.

В 1989 году «Ленин» совершил свой последний рейс в Арктику. Отработав тридцать лет и совершив двадцать шесть арктических навигаций, он стал на прикол у одного из причалов Мурманского судоремонтного завода. И тут обнаружилось, что ледокол как вчера построен. Ни обветшалости, ни обшарпанности нет и в помине. В свое время недешево обошлась стране, то есть народу, внутренняя обшивка многих помещений из карельской березы – ну так вот она – как новенькая. И все остальное – такое же.

Забегая вперед, скажу: когда началось переоборудование ледокола под музей, то единственное, что потребовалось поменять, – обветшавшую мебельную обивку. И это означало, что все долгие годы в тяжелейших не только для людей, но и для техники условиях арктических навигаций на ледоколе был хозяин.

Ну а теперь вспомним о сорока годах капитанства Соколова на одном корабле.

Пример благополучной и эффективной работа первенца атомного ледоколостроения привел к тому, что через шестнадцать лет был создан гораздо более мощный и технически совершенный атомный ледокол «Арктика». Капитаном его, естественно, рекомендовали назначить Соколова. Поблагодарив за доверие, он не согласился.

Когда еще через несколько лет на воду была спущена «Сибирь», принять ее опять предложили Соколову, и снова он отказался.

– Ну, сам поезжай, объясняйся с министром, – вспылил начальник пароходства.

Тогдашний министр морского флота Т. Б. Гуженко встретил капитана «Ленина» мягко говоря, эмоционально:

– Ты что выпендриваешься, мы тебе второй атомный ледокол предлагаем, тебе мало? Я согласен, ты достоин и большего, но ничего крупнее атомохода в морском флоте страны нет, мне больше нечего тебе предложить!

– Благодарю за доверие, но прошу выслушать меня, – не смутился ледовый капитан. – На «Арктику» мы отдали восемьдесят своих специалистов, сейчас шестьдесят отдаем на «Сибирь», но меня прошу оставить на «Ленине». Когда его первый капитан Павел Акимович Пономарев прощался с кораблем и передавал его мне, на собрании экипажа я обещал: ледокол не оставлю. И выглядеть трепачом перед людьми не могу.

– Извини, не знал. Больше у меня к тебе вопросов нет, – сказал министр.

Дано слово – и определена судьба.

На протяжении всех сорока лет весь капитанский корпус российского морского флота признавал Бориса Соколова первым среди равных. И, разумеется, достойным того, чтобы его именем был назван какой-то из атомных ледоколов.

По журналистским делам мне не раз приходилось бывать в Горьковском (сейчас – Нижегородском) отдельном конструкторском бюро машиностроения (ОКБМ) имени И. И. Африкантова, где создавался атомный реактор и для «Ленина», и для других атомоходов, и чьи специалисты, особенно в первых навигациях, постоянно присутствовали на ледоколе. И однажды я