[2] Знаменитая фраза из блокадного дневника Тани Савичевой

[3] Ольга Берггольц

Глава 4

Простая советская девушка Надежда Самойлова росла в комиссарской семье. Отец ее, Виктор Абрамович Самойлов, прошел Гражданскую в армии Буденного, а мама… С мамой было сложнее. В далеком уже девятнадцатом комиссар влюбился в «бывшую», как тогда говорили. Исправив ее документы, Виктор Абрамович убрал это упоминание из бумаг, но воспитание у девушки иногда вылезало, поэтому она пошла работать на завод. Называемая по новым документам Зинаидой, женщина снискала славу аккуратной и внимательной рабочей, за что ее хвалили. А в двадцать четвертом родилась и Надя. Больше детей у Самойловых не было, хотя очень хотелось — сказался, видимо, семнадцатый год, когда вся семья была на глазах молоденькой девочки расстреляна, а она сама едва избежала и насилия пьяной матросни, и убийства, хотя до сих пор не понимала, как это у нее вышло.

Потянулись годы. Каким-то образом избежав чисток тридцатых, хотя страшно было каждый день, Самойловы растили дочь, уча ее не только «правильному поведению», но и французскому, этикету, танцам. Виктор Абрамович считал, что готовым надо быть ко всему, поэтому впервые на завод Надя попала в шестнадцать лет, что ей очень помогло потом, когда грянула война.

В первые дни папа ушел на фронт, вернувшись в виде серого конверта спустя два месяца. Надежда даже не поняла сначала, что произошло, когда, вернувшись со смены, услышала даже не крик, а стон матери. Так они остались вдвоем. Именно то, что они обе считались рабочими, их и спасало — и от НКВД, и от смерти — получив рабочую карточку, мать и дочь выживали, да еще на заводе кое-что перепадало. Так и прошли первые месяцы. Было временами страшно, конечно, но постепенно чувства отмирали. Оставалось только одно — чувство голода. Мама старалась поддержать дочь, дать ей уверенность в будущем, но у самой женщины силы постепенно заканчивались. Самойловы постепенно погружались в безразличие.

На улицах встречалось все больше тел. Взрослые дяди и тети падали, чтобы больше не подняться. Таковой была бы судьба Гриши и Маши, если бы не Надежда. Эта девушка, случайно встретившаяся детям на жизненном пути, спасла их обоих. Хотя ей было вряд ли намного больше лет, чем Маше, и девочка, и мальчик понимали — без Надежды они бы погибли в это «смертное время».

Маша в тот день была слишком уставшей, а у Гриши уже почти не было сил ее тащить, поэтому дети присели на ступеньку в каком-то парадном. Казалось, оба только моргнули, а за окнами наступила уже ночь и…

Возвращавшаяся со смены Надежда увидела этих двоих, показавшихся ей вначале очень юными. На ступеньке в парадном, прижавшись друг к другу сидели двое бледных детей. Девушка остановилась, принимая какое-то решение, на деле она лишь набиралась сил перед подъемом.

— Вы живы? — поинтересовалась Надя.

— Пока живы… — равнодушно ответил мальчик, глядя, казалось, сквозь стену.

— Все погибли? — поняла девушка, осознавая — дети обречены. — Вот что, — решилась она. — Встали и пошли за мной!

— Вы нас съедите? — пискнула девочка, сидевшая там же.

— Глупости какие! — возмутилась Надежда, поднимая детей на ноги.

Приведя обоих в квартиру, девушка приказала снять верхнюю запорошенную снегом одежду и идти в комнату. В квартире, конечно, было очень морозно, но не так, как на улице — немного дров у них, все-таки, было. Из комнаты вышла работавшая сегодня в другую смену мама. Она была, конечно, удивлена, но промолчала, взглянув в глаза дочери.

— В парадном нашла, — объяснила Надежда. — У них никого не осталось, совсем.

— Молодец, дочка, — кивнула женщина, а потом обратилась к гостям. — Ну-ка, проходите, вечерять будем.

— Спасибо… — прошептала Маша, не представлявшая себе подобного. Ведь же были этим людям никем! Совсем никем!

— Как зовут тебя, дочка? — спросила женщина Машу и вот тут, несмотря на отмиравшие чувства, на то, что девочка уже ничего не чувствовала, она заплакала, что Зинаиде сказало все.

— Она Маша, а я Гриша, — глухо произнес мальчик. — У нас ничего нет, кроме карточек. И никого…

— У вас теперь мы будем, — губы дрогнули в попытки улыбнуться. — Меня зовут Зинаидой, ну, или тетя Зина, а это Наденька, дочка моя. Вам лет-то сколько?

— Тринадцать… — обреченно ответила Маша, но тут случилось совершенно невозможное в понимании девочки — ее погладили. Сухая морщинистая рука коснулась Машиной головы, и девочка потянулась за ней всем своим существом.

— Ох… Надя, завтра зайдем в жилконтору поутру, у тебя смена когда? — спросила тетя Зина.

— После обеда, мама, — ответила Надежда. — Предлагаешь их на завод? Но они же необученные?

— Я на токарном станке умею, — припомнила счастливое детство Маша. — У меня папа рабочий! Был…

— Понятно все с вами… — вздохнула женщина. Оставлять детей одних у нее просто не поднялась рука. Возможно, она вспомнила себя в семнадцатом, возможно по другой причине, но факт оставался фактом.

И вот тут Гриш молча выложил на стол карточки. Иждивенческие карточки никак не могли прокормить двоих, отчего Зинаида поняла, что дети обречены были бы, если бы не ее дочь. В тарелке репродуктора бился голос Ольги Берггольц, когда ставшая больше семья укладывалась спать. Надя, подумав, забрала «младших», как она сразу же начала называть своих найденышей, к себе в кровать.

Самойловы не разговаривали — все были уставшими, кроме того, поспать все-таки, нужно было.

— Гриша… Почему они так с нами? — совсем шепотом спросила Маша, когда Надя провалилась в сон.

— Наверное, потому что они люди, — вздохнул мальчик. — Я помню, рассказывали, что были разные люди, и даже те, которые ели детей, но нам повезло.

— Повезло, — согласилась девочка, прижимаясь к нему. — Мы здесь навсегда?

— Лучше здесь, чем у нас там… — признался Гриша. — Давай спать лучше.

Утро началось с суеты — Гриша с Машей пошли за кипятком, что было принято благосклонно, а тетя Зина с Надей — за хлебом. Нужно было позавтракать и согреться, а затем уже можно было двигать по делам. Очереди были везде — и за кипятком, и за хлебом, и просто за водой, которую черпали прямо из-под льда. Вернувшись обратно, обновленная семья расселась за столом.

— Машу и Гришу я запишу нашими племянниками, у которых всех убило, — сообщила тетя Зина. — Вы теперь Самойловы, запомните, пожалуйста.

— Хорошо, — кивнул Гриша, потому что Маша была занята — она кушала.

— Надя, — продолжила женщина. — Пойдем вместе, я зайду в заводоуправление, но у меня смена, а ты отведешь их.

— Да, мама, — кивнула Надежда, твердо знавшая, что маме виднее.

После быстрого завтрака вся семья двинулась