— Вообще говоря, народ разъезжается.

— Я понимаю, но тем не менее.

— В старшие классы нас пришло тридцать девять человек, а к выпускному осталось всего двадцать три.

— Ой, ну надо же. Мы с тобой могли бы хоть целый день болтать, правда? У нас так много общего, ты согласен?

Не знаю, как ответить на такой вопрос, не скатываясь до самого бессовестного вранья.

— Да, если вдуматься, очень много общего.

— Я всегда жалела, что мы с тобой не одногодки. Быть бы тебе постарше или мне помоложе. Из нас получилась бы дивная пара, согласись. В самом деле, такая жалость.

— Досадно.

— Вот-вот — досадно, хорошее слово.

После завершения этого разговора прошел не один час, но почему-то у меня до сих пор шевелятся губы, а с языка готовы слететь какие-то слова, причем совершенно не ругательные. Удивительная все-таки штука — разум. Мой разум, естественно. А не ее.

Внезапно Мелани перешла на деловой тон. Голос сделался резким, колючим:

— Значит, ты желаешь записаться на прием к мистеру Карверу?

— Да, мэм. Если можно.

— Одну минуту.

Встав со своего кресла, она идет в сторону кабинета и в высшей степени деликатно стучится. Мягко толкает дверь. Из кабинета доносится классическая музыка. Через несколько минут Мелани с улыбкой появляется на пороге, как будто у нее для меня есть потрясающая новость:

— Как удачно. При желании ты можешь зайти к мистеру Карверу прямо сейчас.

Мистер Карвер кричит:

— Буду счастлив повидаться! Заходите, прошу — что-нибудь придумаем.

— Благодарю вас, мистер Карвер, но я зайду позже. Мне тут надавали поручений — одно, другое.

У мистера Карвера только и вырывается «Ох», как будто он вот-вот заплачет, Мелани улыбается, причмокивает и говорит:

— Кто-кто, а я-то знаю, как это бывает. Сама изо дня в день бегаю по разным поручениям. Как будто у меня других дел нет. Ну что ж…

Она открывает ежедневник, в котором сегодняшняя страница — среда, первый день лета — девственно-чиста.

— Итак, день выбран как нельзя лучше. Мистер Карвер уходит на обед в двенадцать. Возвращается ровно в час. В четыре часа они с супругой едут в Бун, сюрпризом проведать сыновей в церковном лагере. Так что до четырех часов можешь выбирать любое время.

— В два нормально будет?

— Идеально. Как раз в приемные часы. Если, конечно, тебя устраивает.

— Да, вполне.

— Стало быть, ждем тебя ровно в четырнадцать.

— Годится.

— Хорошего дня. Передавай привет Эми и всем родным. Маме. Вашу маму сто лет не видела. Как она поживает?

— Да вы, наверно, сами знаете…

— Нет, откуда? Я давно не…

Отвечаю:

— У нее намечаются существенные перемены, весьма существенные. — И пячусь к выходу.

Мелани прикладывает палец к губам — дает мне знак помалкивать. Потом жестом подзывает к себе и шепчет:

— Ты ничего не сказал про мою новую прическу.

— Да, верно.

— Нравится?

— Как для вас придумана.

— Ты так считаешь?

— Вам очень идет.

Мелани на миг умолкает. Прямо светится вся с головы до ног — метр с кепкой на коньках. Сам не знаю, как это получилось, но я эту женщину осчастливил на весь день.

— Будь я помоложе…

Господи. Опять начинается. Надо рвать когти, Гилберт.

— Ну, пока!

Дверь отворяю медленно, а колокольчик все равно звенит и тренькает.

Опустив стекла в дверцах, трогаюсь с места. Ветер треплет мою шевелюру, норовит выцарапать глаза. Я так оброс, что волосы уже проедают мне плешь.

Проезжаю мимо «Шика», одного из двух городских салонов красоты, и вдруг меня начинает преследовать невесть откуда взявшийся образ Мелани с ярко-оранжевой копной типа сахарной ваты на голове. Копна стоит строго вертикально, будто нетронутая стёрка на карандашном огрызке. Пробую представить, как выглядит Мелани, когда утром выходит из ванной с мокрыми, обвисшими волосами. Смотрится в зеркало и хочет сотворить ложь, которая расшевелит ее и заставит двигаться. Мне никогда не понять, каким образом она сохраняет свой позитивный настрой. Я бы на ее месте, наверно, день и ночь слезы лил.

Смотрю на стрелку — она диктует мне дальнейшие действия. Еду через весь город, на бензоколонку к Дейву. Заправляться у него — одно удовольствие, и причиной тому — отбивка или отбойник, ну, короче, та черная штукенция, которая тянется через всю площадку. Когда по ней проезжают шины, она должна пинькать, или тренькать, или дребезжать. На бензоколонке у Дейва эта фигня давным-давно вышла из строя, и чинить ее он не планирует — придерживается того же мнения, что и я: человек не обязан лишний раз напоминать о своем существовании.

Потому-то я и заправляюсь только здесь. Никакого тебе отбойника, ничего не пинькает, не тренькает, не дребезжит. Просто блаженство.

Заливаю горючки на пару баксов, выбираю себе в шкафчике-автомате апельсиновую газировку и пакет «Читос». Деньги приготовил под расчет.

Дейв говорит:

— Луна-парк, однако.

— В смысле?

— Для бизнеса — золотое дно.

— В самом деле? — переспрашиваю.

— Часть аттракционов на бензине работает.

— А закупают его, надеюсь, у тебя.

— Ну да.

Дейв расплывается в улыбке. Никогда не видел, чтобы он светился такой гордостью.

На выезде из города замечаю Чипа Майлза — рассекает на тракторе по отцовской ферме. Сигналю, и Чип в ответ машет, весь из себя счастливый, оттого, как мне кажется, что хоть кто-то его узнал. Парнишка он ладный, накачанный, всем своим видом будто говорит: «У меня мышца́ спортсмена: день-деньской сгребаю сено». Он у нас был чемпионом по борьбе на руках — в Мотли выступал за команду старшеклассников. Пару месяцев назад окончил школу. Трагедия Чипа в том, что за все четыре года учебы в старших классах у него ни разу не получилось девчонку закадрить. Понимаете, ему на передний зуб поставили коронку из белого металла, а в наших краях девушки этого на дух не переносят. При разговоре он старается не шевелить верхней губой. Но если застичь его врасплох (как вот я сейчас), он разинет рот, гаркнет «А-а-а!» — и сверкнет зубом.

Перед возвращением в страховую контору мне нужно как-то убить время, и я планирую немного расслабиться. Выжимаю семьдесят, потом семьдесят пять миль в час и сворачиваю на мою любимую проселочную дорогу.

Вокруг Эндоры все дороги прямые, плоские, как блин, и безликие, за исключением шоссе номер два, где я в данный момент и нахожусь. Здесь дорога петляет, а под аккуратным мостиком бежит Скунсова речка — на самом-то деле всего лишь протока, но раз ее официальное название — речка, все думают, что так оно и есть.