палаты в коридор и услышала раскаты смеха еще до того как увидеть Элеанор, которая ковыляла ко мне. У нее были блестящие темные волосы, россыпь веснушек поверх золотисто-коричневого загара и идеально круглый живот, явственно обрисованный черно-белой полосатой майкой. Все в ее цветущей внешности и медленном, плавном покачивании бедер свидетельствовало о прекрасном здоровье и энергичности женщины на пороге схваток. Добравшись, наконец, до дверей, она сделала вид, что вот-вот свалится прямо на пороге.

– Ну вот, добралась, – сказала она, изображая невероятное утомление и упираясь руками в колени.

– Такое ощущение, что я сейчас лопну. Так и хочется нажать кнопку «EJECT», чтобы вытолкнуть из себя ребенка. Сил моих больше нет.

Я улыбнулась и подмигнула Фатиме, которая как раз выходила из палаты.

– Я ищу эту кнопку уже много лет, но пока что не нашла, – пошутила я в ответ.

Потом подошла, чтобы закрыть за ней дверь.

– С вами кто-нибудь еще идет?

– Она сейчас, – ответила Элеанор. – Она немножко устала.

Я уже собиралась сказать:

– У меня сердце кровью за нее обливается, – как обычно акушерки говорят про партнеров рожениц, мужского или женского пола, которые жалуются на боли, судороги или колики, пока будущая мать чуть ли не в узел завязывается от схваток, идущих одна за другой. Любого, кто позволит себе признаться, что падает в обморок от вида крови, ждет еще менее приветливое замечание: «Если свалитесь тут, мы через вас просто перешагнем». Однако, когда я увидела скрюченный силуэт, бредущий по коридору, все едкие комментарии вылетели у меня из головы. Если Элеанор олицетворяла собой архетипическую фигуру здоровой беременной женщины, ее партнерша, Лиз, являлась наглядной иллюстрацией штампа про «тень себя прежней». Кожа у нее была такой бледной, что казалась прозрачной, под глазами от усталости залегли глубокие фиолетовые тени, а движения выглядели неловкими и скованными. Она явно постаралась принарядиться: белая выглаженная рубашка, темно-синие джинсы и лоснящиеся замшевые мокасины, – но больше походила на тощую девочку-подростка, позаимствовавшую одежду у старшей сестры. Эффект дополнительно подчеркивала синяя вязаная шапочка-бини, натянутая поверх ушей. Шаркающей походкой она, наконец, добрела до палаты, остановилась, сделала глубокий вдох и тонкой как у скелета рукой схватилась за дверной косяк.

– Где ребенок? – спросила она. – Я вроде дала тебе достаточно времени, пока плелась сюда по коридору, думала, ты уже родила.

Элеанор сжала лицо Лиз ладонями и игриво потрепала ее за щеки.

– Эх ты, копуша, – смеясь, сказала она. – Я родила близнецов, но они уже уехали домой на такси.

Лиз улыбнулась и поцеловала жену.

– Что за женщина! – слабым голосом воскликнула она.

Я начинала чувствовать себя непрошеным гостем; что бы ни происходило с Лиз, это явно лишь сблизило их с Элеанор еще больше. Каждая пара, поступающая в родильное отделение, приносит с собой и личностную динамику: иногда отношения партнеров напряженные, ведь любая трещина в отношениях только усиливается за нелегкие девять месяцев беременности, а бывают и такие, как Лиз и Элеанор, которые настолько связаны друг с другом, что наблюдать за ними – сплошное удовольствие, но вклиниться в их союз для акушерки практически невозможно. Тем не менее в процессе между роженицей и акушеркой порой возникает настоящее доверие, а хорошая акушерка всегда умеет выстроить взаимодействие с роженицей максимально быстро и эффективно. «Это будет интересно», – подумала я, когда Элеанор и Лиз вступили в палату слаженным движением, как у самых гармоничных пар.

– Добро пожаловать в родильное отделение, – начала я, обводя руками комнату вокруг.

– Именно здесь и происходит чудо. Не стесняйтесь, располагайтесь, а я пока просмотрю вашу медицинскую карту.

Лиз упала в бледно-зеленое кресло в углу палаты, а Элеанор открыла сумку и начала копаться в вещах, отыскивая ночную рубашку. Я тем временем листала ее карту, пытаясь отыскать какое-нибудь указание на состояние Лиз. Пока что все выглядело совершенно нормально. Элеанор была стюардессой, Лиз – пилотом; Элеанор вынашивала первую беременность, полученную в результате оплодотворения яйцеклетки Лиз донорской спермой, но это само по себе ни о чем не говорило, ведь искусственное оплодотворение в наше время стало обычным делом. За годы учебы я сталкивалась с массой женщин, чьи дети были зачаты в лабораториях в разных уголках Европы; какую ни придумай комбинацию донора и суррогатной яйцеклетки, спермы и матки – с ней я сталкивалась тоже. Миновали те дни, когда «дети из пробирки» или однополые пары (или и то и другое вместе) заставляли персонал высоко поднимать брови; теперь госпитали принимали таких тысячами, и этот поток продолжал расти.

Я продолжала читать, быстро перелистывая страницы с результатами стандартных обследований и анализов крови. Элеанор тем временем облачилась в ярко-розовую сорочку, а Лиз устроилась в кресле поудобнее. И только в самом конце я наткнулась на записку от их семейного врача, которую как раз искала:

«Элеанор сделала три попытки ЭКО с использованием яйцеклеток ее жены Лиз и донорской спермы из Дании. В последнем протоколе, к счастью, был достигнут успех и возникла беременность. Однако Элеанор сообщила, что через две недели после подсадки Лиз диагностировали рак груди и ей, скорее всего, во время беременности жены потребуется операция и химиотерапия».

Я посмотрела на них поверх бумаг. Элеанор опробовала подставки для ног на кровати и наклонилась что-то прошептать на ухо своей партнерше, игриво усмехнувшись, а на бледном лице Лиз промелькнуло даже подобие румянца. Я почувствовала, что мне непросто будет проникнуть в их замкнутый мирок, но они проходили через такое, о чем я и понятия не имела. На тот момент сама я еще не сталкивалась с раком, и хотя видела, как боролись с ним мои друзья и коллеги, болезнь оставалась для меня загадкой, и я лишь делала вид, что понимаю тех, кого она коснулась.

Я кашлянула и обратилась к Лиз:

– Да, нелегко вам пришлось.

Обе они повернулись ко мне; казалось, они забыли, что я тоже находилась в палате, и по-прежнему продолжали улыбаться шутке, которая так и осталась между ними. Я понимала, что голос мой звучит фальшиво, и его натянутая жизнерадостность только усиливается окружающей обстановкой, но тем не менее продолжала:

– А как вы себя чувствуете сейчас?

– Все отлично, – ответила Элеанор, не сводя глаз с Лиз.

– Лиз сделали двойную мастэктомию, и она уже прошла четыре курса химиотерапии. Осталось пройти еще парочку, но она справляется просто великолепно.

– Удивительно, – покивала я, болезненно сознавая всю нелепость этого слова. А потом снова обратилась к Лиз:

– И как вы?

Она откинулась назад в своем кресле.

– Вообще… – вздохнув, она посмотрела на Элеанор. – Все сложно, как врачи говорят. Конечно, я ужасно рада ребенку,