Настя молчала. Да, Ирочка Королева была очень способнойстуденткой, и несмотря на то, что в течение двенадцати с половиной лет,прошедших после окончания юридического факультета, она не работала вправоохранительной системе ни одного дня, хватка у нее осталась. По крайнеймере, она не превратилась в курицу, что очень часто случается с женщинами,которые забрасывают свою основную специальность ради семьи и детей.

– Почему ты молчишь? – продолжала Ирина, и голос еезвучал все более жестко. – Ты меня подозреваешь или нет?

– Да, – вздохнула Настя, глубоко затягиваясь и резковыдыхая сигаретный дым. – Я вынуждена подозревать и тебя, и Шульгина, иНауменко, и еще три тысячи сотрудников Совинцентра и столько же тысяч гостей,проживающих в гостинице. А также десятки тысяч людей, работающих в системеМинистерства среднего машиностроения.

– Не увиливай, – зло сказала Королева. – Меня неинтересуют все. Меня интересует твое отношение лично ко мне. Мы с тобой училисьв одной группе, мы вместе готовились к экзаменам и вместе ходили отмечать своипятерки в «Космос» или в «Огни Москвы». Ты что, забыла это?

– Нет, я помню.

Настя стряхнула длинный столбик пепла в блюдечко, сняв с негопредварительно чашку с осевшими на дне остатками кофейной гущи. Разговорстановился тягостным и неприятным, но избежать его было нельзя, она понималаэто еще тогда, когда принимала решение ехать в Совинцентр, чтобы самойпобеседовать с сотрудниками протокольного отдела.

Она смотрела на Ирину и удивлялась сама себе. Оказывается,она совсем не помнила эту женщину. Или, может быть, она просто плохо ее знала?Во всяком случае, сейчас перед ней сидел совсем не тот человек, которого онаожидала увидеть, опираясь на воспоминания двенадцатилетней давности. Иринапоступила на юрфак, будучи на седьмом месяце беременности. До последнего дняходила на занятия, в роддом ее увезли прямо из лекционного зала. Академическийотпуск не брала, зимнюю сессию сдавала вместе со всеми и, к всеобщемуудивлению, получила только отличные отметки. Причем очевидцы, присутствовавшиев аудитории, когда Ирина отвечала свой билет, клялись, что отвечала онадействительно блестяще и пятерки ей ставили заслуженно, а не из сочувствия ккормящей матери. Все пять лет Ирине Королевой удавалось сочетать отличную учебус воспитанием ребенка, хотя никто не знал, как ей это удается и чего ей этостоит. Говорили, что у нее какой-то необыкновенный муж, который зарабатываетстолько, что может платить кухарке, домработнице и няньке, освобождая любимуюсупругу от забот по хозяйству и давая ей возможность овладевать юридическимизнаниями. Другие говорили, что все это так, только платит за все не муж, авысокопоставленный отец. Третьи утверждали, что все намного проще: Ираподбросила ребенка своей матери, как делают многие рано рожающие девицы, ипосвятила себя учебе, а что касается стирки, уборки, готовки и ухода за мужем,что также требует времени и сил, то никакого мужа у нее вовсе и нет. Как былона самом деле, Настя не знала, потому что ее это не особенно интересовало. Онаникогда не спрашивала Ирину ни о муже, ни о сыне, они говорили в основном обизучаемых дисциплинах, об однокурсниках и преподавателях, о книгах и фильмах.Между ними не было настоящей дружбы, они не были близки, но всегда радовалисьобществу друг друга.

И вот сейчас Настя смотрела на Ирину Королеву и понимала,что совсем не знает ее. Что должно было произойти с ней, чтобы после пяти леткаторжного труда, когда приходилось разрываться между учебой и семьей, пуститьвсе коту под хвост и не заниматься юриспруденцией? Ради чего были все этижертвы? Или не было никаких жертв? Но как же их могло не быть, если, судя поофициальным документам, Ирина замужем с 1975 года, а в 1977 году у нее родилсясын. И если верить тем же самым документам, и муж, и родители у нее были самымиобыкновенными, ни о каких сверхдоходах и речи идти не могло, поэтому и не былони кухарок, ни нянек, ни горничных. Тогда выходило, что Ирина должна былаобладать не только блестящими способностями, но и усидчивостью,работоспособностью, целеустремленностью. Что же случилось потом? Почему спустядвенадцать с половиной лет она занимает высокооплачиваемую, но до оскоминыскучную должность консультанта в протокольном отделе, для которой не нужно нетолько юридическое, но и вообще высшее образование.

– Видишь ли, Ира, я – профессионал, и я не имею правасмешивать работу со своими эмоциями. Если бы на твоем месте была Науменко, я быподозревала в первую очередь ее. Тот факт, что мы с тобой знакомы, никакой ролине играет. Мне неприятно тебе это говорить, но я, видимо, должна это сделать,чтобы между нами не возникло недоразумений. Подозрения в твой адрес достаточносильны, но они не менее сильны и в адрес Светланы, и в адрес Шульгина, а завтрапоявится еще сотня человек, которых найдется за что подозревать. Идетнормальная работа, которая называется проверкой версий. И ты не должна видеть вэтом ничего оскорбительного для себя. Другое дело, что тебе кажется, будто я,хорошо зная тебя еще с университетских времен, должна быть уверена в твоейневиновности, и ты обижаешься, что на основании одного лишь факта нашейсовместной учебы я не вычеркиваю тебя из списка подозреваемых. Мне жаль, чтотебя это обижает. Но нам с тобой придется с этим примириться. Ситуация такова,какова она есть, и изменить ее я не могу.

– Можешь, но не хочешь, – уточнила Ирина, по-прежнемустоя у стены и не подходя к столу.

– Не считаю нужным. Я, Ирочка, давно уже не живу сегодняшнимднем. Уверяю тебя, мне было бы намного проще кинуться к тебе в объятия исказать, что я знаю тебя сто лет и абсолютно убеждена в твоей невиновности. Ябыла бы хорошей в твоих глазах, и мы бы сейчас не стояли, как непримиримыевраги перед дуэлью, а сидели бы рядышком, держались за руки и взахлеб обсуждалибы, кто же это убил нашего Юрия Ефимовича. И если, упаси бог, мне в головустали бы закрадываться подозрения насчет тебя, у меня были бы связаны руки. Яне смогла бы задать тебе ни одного вопроса, потому что постоянно наталкиваласьбы на твой недоуменный и обиженный взгляд: «Ты что, меня подозреваешь? Ты мнене веришь?» И как бы я сказала тебе, что не верю, что подозреваю? Мне что же,служебной карьерой жертвовать, только чтобы не испортить отношения с тобой?Сегодня мне было бы лучше и проще, а завтра я бы волосы на себе рвала. Поэтомуя и не хочу менять ситуацию. Пусть она останется такой, как есть на сегодняшнийдень. Да, мне сегодня тяжело с тобой разговаривать, ты настроена враждебно, тыобижаешься на меня, но я это как-нибудь переживу. Зато потом, если я буду надвести процентов уверена в твоей невиновности, я буду точно знать, что этомуесть объективные причины, а не мое слепое доверие к человеку, которого якогда-то, я подчеркиваю, когда-то давно знала.

В кухне повисло недоброе молчание. Настя закурила еще однусигарету, сделала несколько затяжек.

– Мы можем изменить ситуацию только в одну сторону. Еслитебе неприятно общаться со мной, я сейчас уйду, и ты меня больше не увидишь. Стобой будет работать другой сотрудник. Но для тебя это в принципе мало чтоизменит, потому что подозревать тебя я все равно буду. Так как, Ира? Будемработать или будем эмоции жевать?