Их импровизированные беседы чаще всего проходили в просторной кают-компании, уют которой непроизвольно настраивал на лирический лад под приглушенный аккомпанемент музицирующих на фортепиано ее посетителей. В самом начале плавания к их узкой компании пытался подключиться и кадет Коцебу, но разность в возрасте в десять — пятнадцать лет — и это в их-то молодые годы! — и некоторая его бесцеремонность в обращении с претензией на равенство, естественным образом исключили такую возможность. Может быть, это и обидело его, но, как говорится, это были уже его проблемы.

А когда экспедиция уже приближалась к Канарским островам, Григорий Иванович, как бы между прочим, сообщил им, что в соответствии с планом Петербургской академии наук предусмотрено восхождение на вершину Тенерифского пика высотой около одиннадцати с половиной тысяч футов (более трех с половиной километров) на острове Тенерифе, самом большом острове архипелага. При этом вскользь глянул на Андрюшу, глаза у которого сразу же загорелись нетерпеливо-мечтательными огоньками. Однако никаких конкретных предложений не последовало.

Тем не менее Андрюша уже «заболел» этим путешествием, решив, как и в случае с экспедицией, что ничего невозможного не бывает. И, обложившись книгами и картами из своего собрания, которые он, разумеется, взял с собой в плавание, приступил к изучению описаний этих дивных островов.

* * *

Через несколько дней на горизонте появился конус огромной горы, подымавшейся как бы прямо из океана, на самой вершине которой, ну, просто не верилось глазам, блестели в лучах южного солнца полосы снега. Это и был Тенерифский пик.

Вечером того же дня при входе в гавань городка Санта-Крус, административного центра острова Тенерифе и всех Канарских островов, «Надежда» приветствовала крепость семью пушечными выстрелами, на что та ответила равным количеством. Крузенштерн облегченно вздохнул, так как по собственному опыту знал, что испанцы зачастую пренебрегали правилами морской этики, то ли экономя порох, то ли просто по причине пренебрежения к флагу прибывающих судов. А ведь здесь Андреевский флаг, между прочим, видели впервые.

Андрюша уже знал, что моряки всех стран очень ревностно относились к взаимному отданию приветствий, а уж военных кораблей тем более. И если крепость не отвечала равным количеством пушечных выстрелов, то корабль непременно ложился в дрейф, и к ее коменданту посылался офицер для истребования равного ответствования.

Вообще же по морским правилам купеческие суда должны были первыми приветствовать любой военный корабль, а военный корабль низшего ранга — военный корабль более высокого. Например, бриг первым приветствовал корвет, а корвет, в свою очередь, — фрегат и так далее. И если, не дай бог, эти правила нарушались, то по борту открывались пушечные порты, из которых угрожающе выдвигались стволы корабельных пушек, готовых к отмщению обидчика. Этим особенно отличались английские моряки, чрезвычайно ревностно относившиеся к чести своего военно-морского флага и не прощавшие никому даже самого малого ущемления его достоинства. А как же могло быть иначе, ведь Англия была царицей морей. И не зря ее государственный гимн начинался словами: «Правь, Британия, правь морями!»

Россия же впервые вышла в Мировой океан, и Крузенштерн отчетливо понимал, какая ответственность легла на его плечи по защите чести Андреевского флага. Потому-то так и переживал, как же его встретят в первом порту за пределами Европы.

* * *

Когда же стали на рейде на якорь и вся суета, связанная с приходом в порт, улеглась, Григорий Иванович пригласил Андрюшу к себе в каюту.

— Руководство экспедиции, — полуофициально сообщил он, — приняло решение включить вас в группу по восхождению на Тенерифский пик. Руководить группой буду я. В нее включены также два матроса в качестве носильщиков.

— Конечно, по вашей рекомендации, Григорий Иванович? — просиял Андрюша.

— Вы так радуетесь, будто я приглашаю вас на увеселительную прогулку по морскому берегу в тени раскидистых пальм, — не сдержал улыбки натуралист. — Решение в отношении вас, Андрей Петрович, принято с учетом того, что вы пока свободны от служебных обязанностей и, кроме того, сможете общаться по-испански с местными жителями.

— Покорнейше благодарю вас за столь лестное для меня приглашение.

— Почему же все-таки «лестное»? — не унимался тот.

— Да потому, милейший Григорий Иванович, что даете мне прекрасную возможность проверить себя в настоящем деле.

Видимо, удовлетворившись ответом, Григорий Иванович уже по-деловому сообщил, что на сборы отведено всего три дня, за время которых они должны успеть нанять проводника из коренных жителей, гуанчей, которые, к счастью, тоже говорят на испанском языке.

К своей великой радости Андрюша убедился, что гуанчи понимали его, и он, иногда, правда, запинаясь, подыскивая нужные слова, вполне успешно вместе с Григорием Ивановичем наняли проводника, а заодно и четырех верховых лошадей. У натуралиста отлегло от сердца:

— Полиглот вы наш, дорогой Андрей Петрович! Выручили! Ведь иначе нужно было бы нам нанимать и переводчика, а это и накладно, и, к тому же, лишняя обуза. Да и где его найдешь в этой глуши, когда русских-то здесь никогда и не видывали?

* * *

В поход экспедиция, как неизменно называл группу восхождения Григорий Иванович, вышла ранним утром, пока еще не наступила изнуряющая жара. Впереди, на юге, казалось бы, совсем рядом, возвышался конус Тенерифского пика, хотя на самом деле до его подножия было не менее двадцати верст.

Участники экспедиции в самом бодром настроении верхом на лошадях двигались за едущим впереди проводником. Но более всех радовались походу матросы, хоть на некоторое время оторванные от рутины корабельной жизни и догляду бдительных унтер-офицеров. Кроме того, будучи выходцами из крестьян, они не могли нарадоваться общению с лошадьми, ласково похлопывая по их шеям. А во время кратковременных остановок, когда нужно было поправить перекинутые через их спины тюки со спальными мешками, теплой одеждой, самой необходимой посудой и провизией, украдкой поглядывая на их благородия, баловали своих любимцев сухарями, предусмотрительно припасенными на шлюпе при содействии сердобольного баталера, того же, как и они сами, социального происхождения.

Хорошо знакомая проводнику тропа вилась вначале между, казалось, бесконечными плодовыми деревьями, а затем, по мере увеличения наклона местности, пошла уже лесом. Но не таким густым, как в средней полосе России, и без привычных елей, сосен, берез и дубов. Что и говорить — чужая сторона. Да и щебет птиц был не тот. Но особо выделялось пение канареек, желтыми шариками перелетавших с ветки на ветку. И хотя они уже давно были завезены в Европу и одомашнены для услаждения слуха привередливых хозяев, их количество в естественной среде обитания приятно удивляло.

Слева уже стали заметно возвышаться горы, увеличиваясь в размерах по мере продвижения экспедиции, а Тенерифский пик, бывший все еще впереди, угрожающе занимал уже большую часть неба. А тропа тем временем становилась все круче и круче.