Однако эта трагедия не помешала Борису Нелюбову блестяще сдать экзамены и в числе остальных выпускников получить из рук начальника училища памятный серебряный кубок с гравировкой, на котором в числителе было обозначено количество выездов, а в знаменателе стояли падения с лошади. И когда молодые офицеры, щеголяя новой парадной формой, начали сравнивать цифры, к удивлению некоторых, у Нелюбова оказался наиболее положительный баланс.

* * *

За опушкой леса, где несколько десятков минут назад скрылась разведка, послышались выстрелы, интенсивность которых быстро нарастала.

– Вот черт! – выругался Борис. – Нарвались-таки! Сотня! К бою! – скомандовал Нелюбов и, мгновенно вскочив в седло, приподнялся на стременах, безуспешно пытаясь разглядеть, что происходит впереди, за опушкой леса.

На изгибе дороги, по которой пятнадцать минут назад уехали посланные дозором казаки, показался всадник, в котором Нелюбов узнал одного из своих донцов. Пригнувшись к самой холке коня, он безжалостно хлестал его нагайкой, пытаясь заставить мчавшуюся бешеным галопом лошадь скакать еще быстрее.

На полном ходу рядовой Марченко – Нелюбов, обладая феноменальной памятью, к тому времени знал по фамилии почти всех казаков сотни – подлетел к замершему в ожидании поручику и, резко осадив коня, который от боли и обиды свечкой встал на дыбы, задыхаясь, доложил:

– Немцы! Не меньше полка! При орудиях! Плетнев и Никулин убиты, я один ушел…

Нелюбов больше не раздумывал.

– В бой не вступать, уходим в лес! Кто отстанет – пробираться на юго-восток… – И, выждав несколько секунд, когда сотня без суеты и паники выполнила его команду, дав шпоры коню, с места перелетел придорожную канаву и галопом направился к опушке леса.

Невдалеке забухали орудийные выстрелы, но разрывы ложились где-то слева и сзади. Как только сотня достигла опушки леса и углубилась в него, Борис приказал Усову пересчитать бойцов и, когда через пять минут хорунжий доложил, что потерь нет, и никто даже не ранен, с облегчением выдохнул:

– Слава богу, пока удача на нашей стороне.

В Петербурге, да и во всей России начало войны встретили с небывалым воодушевлением. Газеты, раздувая патриотический порыв, на первых полосах восхваляли славу русского оружия и предрекали скорую и уверенную победу. Все жалели маленькую Сербию и осуждали вероломную Австро-Венгрию, а убийство наследника австрийского престола эрц-герцога Франца-Фердинанда, которое и спровоцировало начало дипломатического конфликта, переросшее затем в военное противостояние, всеми было скоро забыто.

Россия от своей армии ожидала быстрой и решительной победы. Нескончаемые эшелоны, следовавшие на запад, уносили полные мрачной решимости – умереть или победить – хорошо подготовленные и боеспособные кадровые полки Российской империи. Марш «Прощание славянки», написанный Агапкиным незадолго до августа 1914 года, с началом войны сделался бешено популярен. В городах и деревнях, на вокзалах и полустанках, вместе с криками приветствия и рыданьями жен и матерей, зазвучал он по всей стране.

Гвардия, в ресторанах готовясь к походу, с утра до вечера поднимала бокалы «во славу русского оружия», а фабриканты и заводчики дрались за подряды для воюющей армии и, получая их, в течение несколько дней увеличивали свои состояния вдвое.

Никто не сомневался в скорой победе.

Однако ни Россия вместе с союзной Францией и Англией, ни страны Тройственного союза никак не ожидали, что научно-технический прогресс развеет по ветру существовавшую доктрину ведения войны. Что пулеметы и легкие орудия очередями и шрапнелью загонят пехоту в окопы и траншеи, а тяжелая артиллерия за несколько десятков минут будет уничтожать целые кавалерийские дивизии.

* * *

Варвара Васильевна Нелюбова тяжело переносила беременность. Жестокий токсикоз совершенно измучил молодую женщину, и она, бледная и осунувшаяся, с синими кругами вокруг глаз, только в одном нашла успокоение – что в таком состоянии ее не видит муж.

Женщины часто, будучи в положении, находят изменения, происходящие с ними на разных этапах начинающегося материнства, крайне негативными для своей внешности. Многим почему-то кажется, что их теперешнее состояние оттолкнет любимого мужчину, и в подтверждение мужниной неувядающей любви часто требуют к себе повышенного внимания, что зачастую происходит излишне навязчиво и капризно.

Горничная Глаша появилась в тот момент, когда Варя заканчивала письмо Борису, в конце которого деликатно, но настойчиво просила беречь себя для нее и ребенка и писать как можно чаще.

– Варвара Васильевна! Вам больше гулять надо! А вы все дома сидите! Борис Петрович, уезжая, наказывал ведь, чтоб в деревню ехали, да разве вы послушаетесь! Он сердиться будет, когда вернется…

– Глашенька, милая, что же ты все время на меня ворчишь? Полно причитать, эдак превратишься в старушку раньше времени, и замуж никто не возьмет, – Варя чуть насмешливо посмотрела на свою горничную, в глазах которой промелькнул и тут же исчез страх вечного девичества, что часто преследует девушек, созревших для любви и мечтающих о женихе.

– Вам бы все шутить, Варвара Васильевна! – Глаша подошла и присела рядом. – А я вот давеча сон видела, что Борис Петрович опять на дуэли дрался, а я невдалеке стояла и смотрела. А потом у него сабля сломалась, и я так испугалась, что от ужаса проснулась.

Варя внимательно посмотрела на девушку и вздохнула.

– Он ведь на войне, Глашенька, там ему не до дуэлей. – И, взглянув на серьезное лицо девушки, решила переменить тему.

– А что это тебе Борис Петрович по ночам стал сниться? Смотри у меня – я ведь ревнивая! – и не в силах больше выдерживать строгий тон, который умышленно напустила на себя, рассмеялась, заметив, как смутилась и покраснела Глаша.

Впервые Варя увидела Бориса Нелюбова летом 1913 года в Самаре. Она гостила у тетки всего неделю, когда самарский генерал-губернатор по случаю именин своей супруги Надежды Павловны решил дать бал. Варя очень обрадовалась, получив приглашение, и долго перебирала свой гардероб, сердясь на свою тетку, Серафиму Ильиничну, которая подшучивала над молодой девушкой, непременно желая именно здесь, в Самаре, найти своей племяннице жениха.

Утром, накануне бала, Варя пригласила свою соседку и единственную подругу баронессу Алису фон Риттер, с кем она успела близко сойтись за время пребывания в городе, чтобы окончательно выбрать платье, так как Серафиме Ильиничне нравилось абсолютно все, что примеряла Варя, да и мнение пожилой тетушки, как ни любила она свою племянницу, было напрочь субъективным.

Баронесса фон Риттер была старше Вари на целых восемь лет и обладала длительным семейным опытом, который для юной Вари казался несколько противоестественным; когда Алисе исполнилось семнадцать лет, ее родители, чтобы поправить свои финансовые дела, удачно выдали свою единственную дочь замуж за шестидесятипятилетнего Альберта фон Риттера, родственника императрицы Александры Федоровны. Высокая и красивая, баронесса вызывала искреннее восхищение Вари, которая даже невольно стала подражать в манерах и поведении своей старшей подруге. Единственно, чего не могла понять юная Варя, – как можно выйти замуж за человека, который более чем в три раза старше тебя.