на лесных тропках. Пашка, конечно, не брезгливец, да и не понимает ничего почти. Но и его тянет к своим сверстницам. К молодым, с ясными глазами, чистой и упругой кожей…

Всё это явно шло к изнасилованию. Парень просто не выдержал бы. А совершив преступление, вряд ли попытался бы хоть как-то замести следы. И тогда за ним придут менты. А долго ли сможет продержаться дурачок на допросах? Прежде, чем с перепугу решит рассказать о том, что у его папы есть подвал, о котором никто в городе не знает. И о том, как именно его папа этот подвал использует…

Андрея Семёновича передёрнуло, когда он подумал об этом. Вторым Чикатило, страшной сказочкой для взрослых, она становиться не хотел. Пока всё тихо — пусть оно так и остаётся. Он же не ищет славы, как многие идиоты. Просто хочет спокойно дожить свой век.

Но вот девка, Катя, вызывала у него некоторые сомнения. Она вовсе не выглядела строптивой. Но что-то в ней виделось такое… А ведь её присутствие, несомненно, будет выводить Пашку из равновесия. Одно дело — смотреть на неё через забор, он и на местных девчонок так смотрит. И совсем другое — знать, что она всего в нескольких метрах, беспомощная, доступная… У него и у самого немного начинала кружиться голова от этих мыслей. А каково сыну с его особенностями?

Андрей Семёнович понимал, что его мир застыл в шатком равновесии. Если что-то пойдёт не так — рухнет всё, вся его выстраданная и выстроенная тяжким трудом жизнь. Чтобы этого не произошло, действовать придётся жёстко. Если она не сломается достаточно быстро, девку придётся пустить в расход. Это будет просто, он перерезал на своём веку достаточно глоток. Вопрос только, как это воспримет Пашка?

Хотя в любом случае, пока всё шло хорошо. Реализовать первую часть плана у него получилось именно так, как он и хотел, за исключением пары нюансов. А значит, можно было надеяться, что и в дальнейшем проблем не возникнет.

Глава 3

12.

Голова болела немилосердно. Стояла чудовищная духота. Воняло застарелой мочой и дерьмом. Потом. Плесенью. И чем-то ещё, тошнотворно-сладким. Через сомкнутые веки пробивался тусклый свет. Катя чувствовала себя больной и разбитой. Девушку не покидало чувство, что последние несколько часов её били палкой, особенно уделяя внимание голове и груди. При каждом вдохе лёгкие обжигало огнём, воздух скрёб горло, как наждачная бумага.

И всё же, где она? Ноги и руки ослабли и не слушались, как после наркоза. В голове плыл туман. Под спиной ощущалась жёсткая койка с тонким матрацем. Неужели она в больнице? Катя предприняла попытку открыть глаза, и свет лампочки без абажура внезапно превратился в дьявольское сияние сверхновой, грозящее выжечь сетчатку. Девушка со стоном сомкнула веки.

Если она в больнице, то как и по какой причине сюда попала? Она попыталась восстановить в памяти события последних нескольких часов. Прошлым вечером приехали в Грачёвск, к тётке в гости. На следующее утро, то есть сегодня, тётя Марина и мама разбудили её. Они хотели идти на пляж. Пляж… Катя нахмурилась. У неё что, солнечный удар? Слишком долго валялась на солнце? Нет, этого не может быть. Ведь загорать с родственницами она не пошла.

Воспоминания потихоньку поднимались в Катином сознании, как коряги, всплывающие из омута. И чем дальше она пыталась восстановить цепочку событий, приведших её на узкую койку, тем страшнее ей становилось. Словно после некоторой по счёту коряги на свет явится утопленник. Она пока что не видела его, но уже предчувствовала, что из темноты вот-вот покажется бледная рука, навсегда скрюченная посмертной судорогой.

Она не пошла на пляж. Иначе тётя Марина, их семейный моралист, снова превратила бы безобидный отдых в заседание суда. И, чтобы не ходить, Катя ляпнула первое, что пришло в голову. Что она хочет погулять в лесу. Одна. В тишине и покое. От этого воспоминания девушку обдало холодом и мурашки побежали по спине. Как в страшной сказке, она ещё не добралась до самого пугающего, но её уже мучало предчувствие. Разволновавшись, Катя попыталась ещё раз открыть глаза. Яркий свет снова обжёг глаза, но на этот раз она успела разглядеть что-то ещё. Низкий серый потолок с тёмными пятнами плесени. Неровный, со следами инструментов, которыми он торопливо обрабатывался. Ни в одной, даже самой захолустной, больнице нет таких грязных, низких и вонючих палат…

Оставшиеся воспоминания всплыли разом, на мгновение оглушив Катю свои уродством. Тёмный, неуютный лес. Короткая погоня. Потный толстый мужик, придавивший её к земле своим рыхлым брюхом. Острый запах пота и гнилых зубов. И — вот он, утопленник — сильная рука, пережавшая ей горло.

Издав громкий стон, девушка выгнулась дугой и забилась на кровати, пытаясь сбросить ноги на пол и встать. Её пятки с глухим стуком ударились о застеленную тонким матрацем койку, и у неё почти что получилось. Она сумела раскачать непослушное тело и начала уже поворачиваться к краю, когда правое запястье неожиданно пронзила острая боль.

— Ум-м-м… — простонала Катя и рухнула обратно на жёсткую лежанку.

Сердце её колотилось, норовя выпрыгнуть из груди. Из-под прикрытых век потекли слёзы. Правая рука отказывалась следовать за телом. Содрогаясь, словно от прикосновения к чему-то мерзкому, девушка потянула руку на себя. Коротко брякнула, натягиваясь, цепь. Закреплённая висячим замком петля снова впилась в тонкую кожу, обжигая, словно раскаленная докрасна. И тогда Катя зашлась в беззвучном крике, настолько долгом, насколько ей позволяли сжавшиеся от вони лёгкие.

13.

Света с маниакальным упорством звонила бывшему мужу. Счёт звонкам давно перевалил за второй десяток, а она всё набирала и набирала номер. Всю вторую половину долгого летнего дня она просидела на кухне, глядя на бродящую туда-сюда по дому старшую сестру и слушая её болтовню. Рассеянно и с каждой минутой всё более и более бестолково занимаясь домашними делами, та по деревенской привычке ругала «загулявшую» Катю.

— Ну как можно так долго шляться, неужто не понимает, что мать тут волнуется… — в полный голос возмущалась Марина, третий раз подряд смахивая с мебели пыль влажной тряпкой.

Обычно не склонная к наведению чистоты, в этот раз она прибиралась с нездоровой тщательностью, поднимая с полок даже намертво прилипшие друг к другу отсыревшие книги. Пыхтя от натуги, Марина передвигала шкафы и приподнимала столы, чтобы махнуть тряпкой там, где стояли их ножки. Но грязь, даже копившаяся неделями, рано или поздно заканчивается. Растерянно оглядевшись по сторонам, Марина предложила своей сестре поесть супу, но, не