двенадцатилетнюю, едва не стошнило на новые кроссовки. Друзья заботливо увели её подальше от смердящего тела…

Теперь никто не мог спасти её от тошноты и слабости. И существовали вещи куда более страшные, чем вонь. Сжавшись в комочек на узкой металлической койке, застеленной тощим грязным матрацем, Катя мечтала снова почувствовать руки матери на своих плечах. В тот момент она ещё не знала, что они больше никогда не встретятся.

17.

Валентин Георгиевич, засунув большие пальцы под ремень форменных брюк, стоял перед Казачьим лесом, оглядывая свою импровизированную поисковую партию. Пятна света скакали по силуэтам деревьев, в ночной темноте похожих на чудовищ, тянущих свои лапы к людям. Впрочем, напугать это могло разве что городских жителей, которых в толпе не было.

Многие местные уже имели опыт поисков, и им не требовалось тщательное руководство. Во всех провинциальных городах жителей забирают реки и озёра, но водоёмы Грачёвска в этом отношении считались на редкость «миролюбивыми». Зато лес едва ли не каждое лето пытался заполучить в свои лапы незадачливого грибника или охотника. И каждое лето эти люди успешно находились, причём всегда именно в тех местах, где не смог бы заплутать даже шестилетний ребёнок. Ошалевших и усталых, их всегда отыскивали всего в нескольких сотнях метров от входа в лес.

Но в этот раз Валентина Георгиевича снедало беспокойство. Смутное предчувствие того, что нужно готовиться к худшему, никак не отпускало. Скорее всего, девчонка отыщется под одной из столетних сосен, зарёванная и смертельно уставшая. Возможно, чуть замёрзшая. Обязательно перепуганная, но целая и невредимая. Лес поиграется и отпустит, как и всегда.

Или нет?..

Тяжело вздохнув, участковый посмотрел на шнырявшего в толпе дядьку Митяя. Старик ловил то одного, то другого человека за рукав и, шамкая беззубым ртом, горячо что-то рассказывал, тыча узловатым пальцем в сторону таинственно шепчущего сосняка. Должно быть, пересказывал ту же самую чушь, что немногим раньше вывалил и на Валентина Георгиевича. И ведь совпало, как назло, что бы именно в этот день пропала девчонка! Теперь старого дурака уже не разубедить в собственной правоте.

Полицейский ещё некоторое время понаблюдал за городским сумасшедшим. Большинство людей отмахивались от его побасёнок, многие довольно грубо. Они пришли делом заниматься, а не байки слушать, оно и понятно. Но находились, особенно среди стариков, и те, кто слушал его внимательно, хмуря брови и кивая головой в знак согласия. И это уже тревожило. Хотя Грачёвск и не считался глушью в прямом смысле слова, но многих его жителей от средневековой дикости и суеверий отделяла очень, очень тонкая грань.

Участковый, проведя короткий инструктаж, повёл людей в лес. Растянувшись широкой цепью, грачёвцы шагали по «хожей» части бора, водя по сторонам лучами фонарей. И больше всего опасались того, что Катя невероятным образом могла перепутать направления и отправиться туда, где её едва ли получится отыскать. В самую чащу, на принадлежавшую лесному зверью территорию.

18.

Андрей Семёнович сидел за столом, подперев голову кулаком. Его левая рука, словно живущая сама по себе, время от времени скользила по столу, хватая и поднося к губам мужчины то пивную бутылку, то тлеющую на краю пустой консервной банки папиросу, то кусочек чёрствого чёрного хлеба. По мере того, как на городок медленно опускалась ночь, он успокаивался всё больше и больше. Время от времени маньяк слышал, как мимо его дома проходят, глухо переговариваясь, люди. Они искали похищенную девушку в лесу и, разумеется, ничего не нашли.

Первый день прошёл достаточно спокойно. Несколько моментов заставили его сердце биться учащённо, к примеру, когда ему пришлось проехать вплотную к Марине и её городской сестре. Но он совладал с собой и даже смог перекинуться с женщинами несколькими фразами. Хотя все его мысли вертелись вокруг того, что их родственница, племянница одной и дочь другой, в это время лежит, неудобно подогнув по себя руки, полузадушенная, в багажнике его автомобиля.

Слабое беспокойство по-прежнему вызывал Пашка. Он едва не раскрыл их вечером, когда мимо участка шёл полицейский, а сам Андрей Семёнович беседовал с Мариной. Мог бы догадаться, что перевозбуждённым дурачком овладеет желание позаботиться и пообщаться. Что он, оставшись один, попытается приготовить и притащить ей жратву. Хорошо хоть, уронил горячую кастрюлю прямо у выхода из дома. Валентин Георгиевич — это, конечно же, не гениальный опер из сериала. Но мужик умный и внимательный, да ещё сумасшедший дед его наверняка накрутил… Андрей Семёнович не знал, как объяснил бы, зачем его полоумный сын тащит в ветхий гараж еду, пусть та и напоминала больше свиные помои, чем человеческую пищу.

Сейчас Пашка лежал в своей грязной постели на втором этаже, размазывая кровавые сопли по лицу. И плакал. Или, возможно, мастурбировал, мечтая о запертой в подвале Кате. Девушку, кстати, не мешало бы и накормить, но у Андрея Семёновича уже не оставалось сил на то, чтобы подняться с кривоватого стула и отнести ей еду. Вылив остатки пива в рот, он поднял со стола опустевшую бутылку и отправил под стол, где она звонко загремела блестящими боками. Андрей Семёнович уронил голову на стол и пьяно захрапел, пустив на стол густую, тягучую слюну.

Глава 4

19.

Ночью дядька Митяй так и не смог заснуть. В темноте саднящее чувство усилилось, и, проворочавшись несколько часов на посеревших от времени и грязи простынях, он безнадёжно махнул рукой и поднялся с кровати. Он ощущал необходимость действовать, вот только понятия не имел, как именно. Уже стало ясно, что произошедшее днём связано с пропавшей девчонкой. Кто же станет прислушиваться к сумасшедшему? Участковый вон, хоть и постарался отнестись с пониманием, отмахнулся при первой же возможности. Отвали, дядька Митяй, тут настоящее дело появилось, а не твои бредни и предчувствия!

Дядьку Митяя обижало такое отношение, но к обиде он давно привык. Не первый раз уже пытается кому-то что-то доказать, и ни разу ещё не бывало, чтобы милиционер или иной представитель власти его послушал. Вот и Георгич…

Старик вспомнил, как его захлестнуло чувство опасности, когда они оказались возле дома бывшего охотника, толстяка Андрея Семёновича. Он вызывал у дядьки Митяя отвращение, смешанное со страхом ещё с того времени, когда был ребёнком. Причём страх заметно усилился за прошедшие годы. Он словно вырос вместе с этим мужчиной. Как, скажем, растёт дикий зверь, превращаясь из забавного шерстяного клубочка, глуповатого и безвредного, в когтистую машину для убийства. И в этот раз рост дикого зверя проморгали, позволили ему заматереть и убедиться в собственной безнаказанности…

Остаток ночи