Евгений бросил в рот измятую колбасу, нахмурился ещё больше. Ярость стремительно выплывала на поверхность. Он не позволит вмешиваться в свои дела.

– Я ничего требовать у неё не стану.

– Почему же?

Евгений откинулся на спинку стула, прищурился, недобро усмехнулся:

– Что-то я не понимаю!

– Чего, Женечка?

– Эти вопросы!

– Дело житейское!

Несколько минут они сидели молча. Выпили. Марат крякнул от удовольствия, потирая ладони время от времени. Евгений расслабился. Разве можно долго сердиться на этого безобидного старика?

– Марат, а что же ты сам не делился со своей первой женой, когда разводился? Кажется, ты оставил ей квартиру.

Прогалинский рассмеялся, развёл руками и покаянно покачал головой:

– Оставил, Женечка, оставил. У меня же дочка взрослая. Подумал, что всё для неё. Да и жена… Куда пойдёт?

– Так разменяли бы, кажется, у вас трёхкомнатная квартира? – пожал плечами Евгений.

– Нет, менять нельзя. Квартира хорошая. К тому же я не в претензии. Пусть девочки живут себе. Зачем им осложнять жизнь? К тому же разве квартира важна?

– Вот и я не в претензии. Тем более это не моя квартира, я её не получал. А если бы и моя была… оставил бы ей. Пусть… Куда ей идти?– Помолчал, ища глазами сигареты, затем спросил резко, предчувствуя ответ.– Это мать тебя попросила о квартире поговорить со мной?

– Только ты ей не говори, Женечка. Она просто переживает, что ты, как брошенный, на съёмной квартире проживаешь.

– Ты сам говоришь, что разве квартира важна?

– И я так считаю. Но мамочку твою игнорировать не могу. Она переживает.

Евгений помолчал. Потом разлил остатки водки, вздохнул:

– Не могу я у неё квартиру отнять. Да и не хочу. Зачем она мне? Я работаю, деньги есть, без крыши над головой не останусь.

– Это ты правильно говоришь! Одобряю. Вот только мамочке твоей знать об этом не нужно, хорошо? Расстроится она, понимаешь?

– Не узнает она, не переживай.

Когда Марат, простившись, ушёл, Евгений долго сидел за столом, уставившись в одну точку. Он думал, пытался определить, что делать дальше. Затуманенный алкоголем мозг не позволял принять важное решение. Окружающий мир окончательно стал чёрным и враждебным. Мужчина не видел выхода. Остаток ночи он провёл на смятой, несвежей кровати в бесконечных звонках жене и отправке писем по электронной почте. Ему казалось, что он написал уже тысячу писем с мольбой ответить ему и рассказать всё, но в реальности написал несколько сухих строчек и свой номер телефона на случай, если она удалила его из списка.

Всю последующую неделю он пил и встречался с женщинами. Лицо его опухло и пожелтело, отросла грубая щетина, глаза превратились в злые, колючие щёлки. По ночам он плохо спал и, просыпаясь, уходя на кухню курить, писал непонятные письма жене, на которые не получал ответов. От этого Евгений совсем потерял голову и стал ещё больше пить. На работу ходил, но перестал интересоваться производственными делами. Ему прощали неточное выполнение заданий, зная об его потерях. Евгений, видя презрительную жалость на лицах коллег, возненавидел себя ещё больше. Он злился и ничего не мог поделать со своей слабостью, которая не позволяла ему действовать. Слабость, появившаяся и разросшаяся, как раковая опухоль, от горя и водки. Евгений готов был действовать, бежать, искать, но не мог. Тело требовало алкоголя всё больше и больше. Поминальную службу он пропустил. На сороковой день принято ходить на кладбище, но он не ходил. И не сделал ничего, чтобы найти достойное оправдание.

Ему казалось, что он умирает, и хотел этого. Появились отчётливые мысли покончить с собой. Повеситься. Он носился с этими мыслями, тщательно оберегая их, радуясь, что наконец-то нашёл выход из непроходимого горя.

В конце февраля на почту пришло письмо. Мужчина заметил его не сразу. Было воскресенье, выходной. Он пытался поспать, мучаясь от сильного похмелья. В доме было грязно и плохо пахло. Холодильник пуст. В мойке гора грязной посуды. Евгений не помнил, откуда она взялась, неужели он что-то ел? Налил из чайника холодной воды и жадно выпил. Затем вернулся в комнату и тяжело опустился на диван. Он проспал до вечера. И только потом решил заглянуть в компьютер. Там было письмо. Евгений осторожно, дрожащими руками навёл на него курсор. Письмо открылось: «Не пиши мне. Квартиру я не продам. Мне негде жить. А если и продам, то вы об этом никогда не узнаете».

Кровь прилила к голове, на глазах заблестели слёзы. Евгений долго шмыгал носом, искал сигареты, потирал вмиг вспотевшие руки. Ответ обидел его, но голова плохо соображала. Он уже не помнил, писал ли ей что-то о продаже квартиры. Всё перемешалось. Разговор с Прогалинским, хаотичные импульсивные письма. Скорее всего, написал по глупости, не зря же она ответила в таком тоне. Дрожащими пальцами напечатал новое письмо. Отправил.

«Я прошу только об одной встрече».

Ответа не было. Конечно, она обиделась, что он не пришёл помянуть сына. Евгений зря просидел перед экраном ноутбука больше часа, не отрываясь, глядя на строчки письма. Ровные буквы, будто и не он напечатал. Кто угодно мог. Шрифт един для всех. Всегда можно сказать, что почту взломали, и он ничего не знает о письмах, потому что ощущаешь стыд, когда на письмо нет ответа. Ты знаешь, что человек прочёл твоё письмо, но отвечать не хочет. А может, ему нечего отвечать. Но стыд приходит и крепко держит за горло. Человек игнорирует, и не важно, уважительная ли у него причина делать это.

Поздно вечером Евгений пошёл на улицу, чтобы выбросить мусор. Пустых бутылок из-под водки и пива накопилось немало. Он жадно вдыхал холодный воздух. Постепенно туман в голове рассеивался, оставляя после себя боль, злость и желание разрушать. Жена отказалась от встречи с ним! А сама станет ходить в церковь, оплакивая сына. Ей никто не нужен. Она всегда была нелюдимой дикаркой. Длинные, вечно спутанные кудрявые волосы, синие глаза с крупными зрачками, тонкие губы, родинка на щеке, а сама такая маленькая и худая, что покупать одежду приходилось в подростковом отделе. Как он любил её! Просто голову потерял. Ни о чём не думал. Ничего было не важно. А про её прошлое он думал меньше всего. Не собирался придерживаться правил, игнорировал последовательность. Просто любил свою жену. И постепенно ограничил своё счастье в стенах семьи. Он готов был убивать ради жены и сына, готов был сам умереть, не задумываясь, если нужно. Уверенность была огромная, точная. Но вот сейчас наступил чёрный