Лестничный пролет, фикусы и папоротники в вазонах, гостеприимно распахнутая дверь. Ленивые шутки о том, кто тут «тундра», а кто есть кто из Нижнего Тагила — со всеми возможными рифмами. Внезапное осознание самого мощного астрального сквозняка, с которым когда-либо приходилось сталкиваться — за всю относительно недолгую, но бурную и интересную практику работы с должниками, проходившими путями портала «Тема». Омут беспорядочных течений, рвущих, тянущих, выталкивающих и скручивающих пространство, словно стиральная машина. Но это потом, секундой позже, а сначала — просторная и дорого оформленная прихожая в квартире весьма нестандартной планировки и… бесформенным серым облаком пыли опадающая на паркет фигура Вадима Милухина. И стук падающих костей — как будто из детской сборной игрушки-пирамидки выдернули стержень.

Понятно, почему испугался грозный доберман: животные инстинкты позволили почуять потустороннюю тьму, прячущуюся за фасадом имитации тела. А вот Антону чувствительности не хватило — или тот, кто создавал имитацию, владел особым искусством, обычным людям недоступным. Да и профессор с таким ранее не сталкивался.

Все произошло практически мгновенно, сменившись коротким болезненным забытьем, а дальше — быстрым пониманием того, что вместо прихожей вокруг комната — так же дорого и с большим вкусом оформленная в каком-то странном стиле, где плавные очертания перетекали друг в друга без острых углов и предметов мебели привычной глазу формы. Как будто это жилье сливочных, розоватых, мягких салатовых и белых оттенков было уютным коконом бабочки.

Прим. авт.: хотите получить представление об интерьере этой любопытной квартиры? Поищите в сети дизайн в стиле «биоморфизм».

Антон ощутил под собой удобное кресло. Стопы утопали в белом пушистом ковре. Кто-то уже снял с мужчины ботинки, шляпу и летную куртку, поставил на столик перед креслом фарфоровую чайную пару, такую красивую и воздушную, что страшно было тронуть. По запаху духов практически понятно было, кто все это проделал. Ненавязчивый запах будил ассоциации, будоражил воспоминания, он не был забыт за двадцать с гаком лет… Какие двадцать, все двадцать пять!.. Тут же становился очевидным и источник сквозняка: из кресла было видно прихожую, где опустилась на одно колено та, что сейчас плавными движениями аккуратно собирала с паркета желтоватые, гладкие и отполированные кости. Череп и что-то еще — фаланги пальцев рук, что ли?.. Никакой серой пыли, никакого воскресшего однокурсника, только она.

— Что ты здесь делаешь? — негромко спросил Антон, чувствуя в глубине души самые разные эмоции.

Доберман в фэнтезийном костюме, конечно же, не был монстром. Пес всего лишь пришел в ярость от грохота костяных плашек… Двадцать пять лет назад та, что собирала в темный кожаный кофр останки несчастного Вадима (у Лозинского теперь не возникло сомнений, чей это череп и косточки), была любимой, желанной, опьяняющей… но не была монстром.

Когда же она им стала-то, а?!

* * *

Если у вашей двери жалобно мяукает маленький бродячий котенок, вы испытаете жалость. Если на его месте будет старая облезлая кошка, сплошь покрытая пятнами лишая, к жалости может добавиться еще и брезгливость. Кто-то пройдет мимо. Кто-то сжалится, вынесет еды и понадеется, что бедное животное поест и уйдет, ситуация как-то разрулится сама собой, и больше не придется разрываться между жалостью и брезгливостью. Единицы возьмут на себя ответственность высшего порядка — усыпить старое больное животное или пытаться лечить.

Антон пока не определился, как же ему хочется поступить.

Сейчас Алле Новиковой (или какую фамилию она носит?!) должно было быть сорок восемь лет — она на два года старше Лозинского. Она ни коим образом не напоминала внешне старую умирающую кошку, нет! Какие «сорок восемь»? Тут и сорок-то не дашь, можно сразу на обложку журнала без поправок в макияже и одежде. Изменился оттенок волос — когда-то они имели цвет воронова крыла и лежали на плечах красивыми волнами, а теперь элегантное каре было окрашено переходом от черного к платиновому цвету, с легким мерцанием несуществующей седины. Классический овал лица, правильные черты, зеленые глаза, матовая белая кожа, изящный намек на тушь и помаду — все гармонично, как и черные брюки со стрелками, и кашемировый свитер стального цвета, вокруг горловины которого небрежно и очень продуманно был скручен алый шелковый шарф.

Красавица, как есть… Только вот аналогии со старым умирающим животным провести было реально — благодаря искореженной и рваной ауре, залатать дыры в которой не представлялось возможным. Из этих дыр и свистал тот самый немилосердный сквозняк, который пожирал не только тех, на кого мог быть случайно или намеренно направлен, но и хозяйку тоже.

Алла перевелась на исторический факультет МГУ на втором курсе, сразу став объектом внимания со стороны парней и зависти пополам с заискиванием со стороны девчонок. Она не только была несколько старше, у нее имелось все: недюжинный интеллект, потрясающий такт в общении, ослепительная внешность, элегантная умеренность в одежде и косметике — при несравнимых со многими другими студентами финансовых возможностях. Родители ее принадлежали к той части бывшей партийной элиты, которая в свое время грамотно перестроилась, сменив красный флаг на триколор, лавируя между замшелыми островами прогнившей управленческой системы, остатками имперских амбиций и стремительно зарождающейся породой молодых волков, прорывающихся всюду — от властных структур до новорожденного бизнеса.

С Новиковой хотели бы быть многие, но в конце третьего курса она сама обратила внимание на Антона и очень легко пошла на контакт с его семьей, как-то незаметно став частой воскресной гостьей, остающейся на ночь. Мать будущего профессора Лозинского, принадлежащая к быстро исчезающей когорте потомственных москвичей в нескольких поколениях, была в восторге от «девочки с безупречным воспитанием», отец (куда более сдержанный), понимал, в каких кругах окажется сын при возможном создании семейного союза, и какие перспективы могут скрываться в данном союзе, — от космических до летальных. Лозинский-младший был далек от всех этих рассуждений, он влюбился по уши и горел тем ровным чистым пламенем, которое сопровождает вовсе не первую юношескую любовь с нотами истерики и взрывом избытка тестостерона, а зарождающееся начало нечто большего.

Все кончилось на пятом курсе — после защиты дипломных работ. Алла исчезла, обрубив все средства к общению, оставив после себя полный раздрай в душе Антона, обиды общих друзей, непонимание и — материальный след тоже: один из своих бесчисленных любимых шарфов, расписной батик с тонким ароматом бессмертного творения Коко Шанель. После нескольких месяцев грусти, тоски и уныния Антон все-таки ожил, твердо поставил точку, задвинул в дальний уголок мозга остатки чувств и собирался выкинуть шарф, но мать не дала:

— Антоша, не горячись. Даже если между вами все кончилось, шарфик я приберу. Пусть лежит. Мне приятно будет вспоминать об Аллочке…

Кто-то из сокурсников утверждал, что Новикова уехала куда-то в Латинскую Америку, скоропалительно выйдя замуж за дипломата. Проверить этот факт не представлялось возможным — через месяц состоялось громкое заказное убийство ее отца, а мать, по слухам, спешно эмигрировала в Англию.