Это случилось на пятый день – Алексею снова стало хуже. Оннеловко выскочил из-за обеденного стола, сильно ушиб колено и оказался прикованк постели как минимум на ближайшие два дня. Анна не отходила от него, развлекаясказками, услышанными еще в детстве от отца и братьев, или бесконечнымиисториями про балет, про царившую в классах суровую дисциплину и про другихтанцовщиц из их школы. Алексей с удовольствием слушал Анну почти целый день,пока сам не заметил, как заснул, все еще крепко сжимая ее руку. Девушкаосторожно освободилась и на цыпочках вернулась к остальным. Сердце ееболезненно сжималось от жалости к наследнику. Жестокий недуг наложил на юноебезвинное существо невероятно тяжкие оковы. Алексей совершенно не походил ни наее родных братьев, ни на сильных, ловких юношей, занимавшихся вместе с нею вбалетной школе.

Цесаревич еще не совсем оправился, хотя чувствовал себянамного лучше, когда в середине июля мадам Маркова и ее подопечная откланялисьи были препровождены на специальный царский поезд, в котором собирались доехатьдо Санкт-Петербурга. Чудесные каникулы у моря показались Анне самым прекраснымвременем в ее жизни, и она верила, что никогда не забудет эту знаменательнуюнеделю. Она запомнит на всю жизнь, как по-дружески играла и резвилась сцарскими детьми, как отдыхала тихими спокойными вечерами и как Алексей пыталсянаучить ее плавать, не сходя со своего кресла, нарочно поставленного на краюпричала.

– Да нет же, не так… Ну что за глупая девчонка!.. Нужноделать руками вот так! – И он старательно показывал, как именно, пока Аннапыталась повторить его движения.

Потом она начинала дурачиться, делала вид, что вот-вотутонет, и оба хохотали до упаду.

Она уже вернулась к занятиям в школе, когда Алексей прислалей коротенькую записку, в которой говорилось, что он соскучился. Он был явнонеравнодушен к Анне, и это казалось тем более поразительным, что емуисполнилось всего девять лет. Его мать даже сдержанно поделилась своимудивлением с друзьями. Алексей впервые влюбился в танцовщицу – между прочим,настоящую красавицу. Никто и не пытался отрицать, что она очень милая девушка.

После чудесных каникул в Ливадии минуло всего лишь двенедели, как прогремел роковой выстрел в Сараево и весь мир оказался втянут вжуткую кровавую бойню. Российской империи недолго суждено было оставаться встороне – первого августа Германия объявила ей войну. Тогда еще никто не верил,что война может затянуться надолго. В конце августа немцев разбили подТанненбергом, и все возликовали, полагая, что победа уже не за горами. Однаковскоре ситуация изменилась отнюдь не в пользу России.

Несмотря на войну, Анна в тот год по-прежнему танцевала в«Жизели», «Коппелии» и «Баядерке». Ее мастерство достигло своей высшей точки, аталант и понимание музыки продолжали развиваться, несказанно радуя мадамМаркову. Каждое ее представление проходило с большим успехом, его можно былосчитать образцом, шедевром балетного искусства. Именно эту ослепительно сиявшуютанцевальную звезду опытная наставница сумела когда-то рассмотреть в маленькойиспуганной девочке. Но даже мадам Маркову поражала самоотверженнаяцелеустремленность этого юного существа. Анна ни за что не позволяла себеотвлекаться. Она была равнодушна к мужчинам – да и вообще ко всему остальномумиру, не имевшему отношения к балету. Вся ее жизнь, от первого до последнеговздоха, со всеми стремлениями и помыслами, была посвящена исключительно танцу.И из нее выросла непревзойденная танцовщица, с которой не могли сравнитьсямногие из ее подруг, вызывавших в мадам Марковой неизменное презрение. Ибо этиветреные девицы подчас слишком легко отвлекались на всяческую суету илиначинали флиртовать с мужчинами и забивать себе голову какой-нибудьромантической чушью. Такие особы были безвозвратно потеряны для балета,несмотря на недюжинный талант и бесконечные занятия в танцклассе. В отличие отних для Анны балет стал ее плотью и кровью, единственным смыслом жизни, дающимсилы и желание двигаться дальше. Танец стал сутью ее души. Только о нем онадумала, только ради него жила. И в танце ей не было равных.

В тот год Анна превзошла себя, танцуя на рождественскомбалу. Ее отец и братья были на фронте, но на спектакле присутствовала царскаясемья. Все они восхищались ее искусством, и в антракте юную танцовщицу дажепригласили в царскую ложу. Анна прежде всего поинтересовалась, как здоровьеАлексея, и попросила государыню передать ему самую красивую розу изпреподнесенного ей роскошного букета. Когда балерина вернулась на сцену, мадамМаркова с тревогой отметила в ней признаки необычной усталости. Действительно,вечер выдался не из легких, спектакль кончился очень поздно, и Анна вынужденабыла признать, что буквально падает с ног.

На следующий день, несмотря на Рождество, она встала, какобычно, ровно в пять часов и до половины шестого отправилась разминаться вклассе. В честь праздника занятия до самого полудня были отменены, но ей и вголову не могло прийти просто пробездельничать целых полдня. Больше всего насвете она боялась утратить хоть крупицу из достигнутого мастерства и потомустаралась не пропускать не только ни одного дня – ни минуты привычных занятий,пусть даже и на Рождество.

Мадам Маркова пришла в класс к семи, когда Анна все ещезанималась. Одного взгляда на балерину оказалось достаточно, чтобы от вниманияне укрылись ее странные, неловкие жесты. Она выполняла давно заученныеупражнения с какой-то непривычной скованностью, резкостью, а потом вдругмедленно, постепенно стала оседать на пол. Анна умудрилась проделать это такизящно, как будто просто выполняла очередное упражнение, и опустилась на пол вкрасивой выразительной позе. Наверное, она пролежала совершенно неподвижноцелую вечность, пока мадам Маркова и две ученицы, наблюдавшие за Анной,заподозрили неладное. Оказывается, девушка давно потеряла сознание. Ониопрометью кинулись ей на помощь, мадам Маркова встала на колени и попыталасьпривести Анну в чувство. Трясущимися руками она подхватила свою ученицу и сталахлопать ее по щекам, с ужасом ощутив снедавший Анну сухой, беспощадный жар.Когда же Анна неохотно разлепила веки, по мутному, лихорадочному взору сталоясно, что за ночь ее организмом овладела некая загадочная, но очень тяжелаяболезнь.

– Дитя мое, ты же больна, зачем ты пришла на разминку?!– испуганно повторяла мадам Маркова. Все были давно наслышаны о смертельноопасной разновидности гриппа, свирепствовавшего в эту зиму в Москве, но доСанкт-Петербурга эпидемия вроде бы еще не докатилась. – Тебе не следовалотак поступать, – ласково упрекала мадам Маркова, стараясь не выдать самыехудшие опасения.

Впрочем, Анна вряд ли могла ее услышать, она лишь упрямоповторяла:

– Я должна… я должна… – Даже в бреду ей страшнобыло помыслить о том, чтобы пропустить хоть один урок или репетицию. – Мненужно встать… Я должна…

Она зашлась жутким сухим кашлем, и тогда один из юношей,выступавших вместе с ней на сцене, легко подхватил ее на руки и под наблюдениеммадам Марковой понес наверх, в спальню, чтобы немедленно уложить в постель.