– Возможно, Господь будет милостив и поможет ей выжить.

Мадам Маркова лишь горячо кивнула, совершенно утратив дарречи под наплывом чувств.

– Завтра утром я постараюсь приехать как можно раньше.

– Анна каждое утро встает в пять часов, чтобы сделатьразминку, – вдруг вырвалось у мадам Марковой, как будто это имело какое-тозначение. Ну о какой разминке можно сейчас говорить?

– Должно быть, она чрезвычайно трудолюбивая девушка. Ипревосходная танцовщица, – с неподдельным восхищением сказал доктор. Онуже не верил, что когда-нибудь снова увидит Анну на сцене, и готовился искатьслабое утешение в том, что все-таки был удостоен счастья созерцать ее великийталант. Но разве этим можно облегчить тяжесть утраты?

– Вам доводилось видеть, как она танцует? –грустно поинтересовалась мадам Маркова.

– Только один раз. В «Жизели». Это былопрекрасно, – мягко добавил он. Наверняка каждое его слово причиняет мадамМарковой невыносимую боль. Это было ясно видно по ее лицу.

– А в «Лебедином озере» и «Спящей красавице» Анна ещелучше, – заверила она с горестной улыбкой.

– Буду с нетерпением ждать возможности насладиться этимзрелищем лично, – вежливо пообещал доктор и откланялся.

Мадам Маркова захлопнула за ним тяжелую дверь и поспешилаобратно по коридорам туда, где оставила Анну.

Она на всю жизнь запомнила эту бесконечную ночь, полную болии отчаяния и безнадежной борьбы с лихорадкой и бредом, терзавшими Анну. К утрунаступил такой момент, что ей показалось: Анна умирает. Мадам Маркова,совершенно лишенная сил, безжизненно застыла возле ее кровати. Измученная,бледная, она сама походила на покойницу, но не смела покинуть больную ни насекунду. Так и застал ее доктор, когда вернулся в школу к пяти часам утра.

– Спасибо, что побеспокоились приехать в такуюрань, – еле слышно прошелестела она в гнетущих сумерках.

В этой комнате уже установилась атмосфера горя и утраты.Даже для мадам Марковой дальнейшая борьба потеряла смысл. Состояние Анны всеухудшалось, и она так и не пришла в себя.

– Я всю ночь мучился от беспокойства, – внезапнопризнался доктор. По лицу этой женщины он мог судить о муках прошедшей ночи, даи Анна уже еле дышала. Скорее для порядка врач принялся считать пульс и меритьтемпературу и был изрядно удивлен. Температура слегка понизилась, хотя пульсоставался слабым и неровным. – Она выдержала суровую битву. Нам повезло,что у нее такой молодой и крепкий организм. – Но ведь в Москве грипп косилвсех без разбору: и старых, и молодых, а в особенности детей. – Она многопила?

– В последние часы почти ни капли, – призналасьмадам Маркова. – Я боялась вливать воду силой – от слабости она моглазахлебнуться.

Доктор Преображенский серьезно кивнул. Вряд ли здесь чем-топоможешь, но ему разрешили побыть у больной подольше. Его старший коллега,доктор Боткин, чувствовал себя неплохо и вполне мог сам позаботиться оцесаревиче. Доктору Преображенскому предписывалось оставаться с Анной до конца– хотя бы для того, чтобы поддержать в трудную минуту ее наставницу.

Потянулись томительные часы, а они все сидели вдвоем нажестких стульях в убого обставленной комнате, изредка перебрасываясь словами ивставая лишь для того, чтобы проверить состояние больной. Врач не без основанияполагал, что мадам Маркова падает от усталости, и предложил ей немного поспать,пока он подежурит один, но она даже не пожелала слышать о том, чтобы оставитьсвою любимую балерину.

После полудня Анна вдруг жалобно застонала и приняласьбеспокойно метаться в бреду. Ее хриплые стоны говорили о страшных муках, и докторвстревоженно бросился к ней, чтобы убедиться, не стало ли ей хуже, однако так ине смог обнаружить ничего нового в ее состоянии. Упорство, с которым девушкацеплялась за жизнь, было просто поразительным. Конечно, такая стойкость вомногом объяснялась ее молодостью и природным здоровьем, укрепленным постояннымифизическими тренировками. Наверное, оттого и остальные ученики балетной школыоставались здоровыми. До сих пор гриппом заболела одна Анна.

В четыре часа пополудни доктор Преображенский все еще находилсяв спальне больной, не решаясь покинуть ее перед самой кончиной.

Мадам Маркова, сломленная усталостью, задремала прямо настуле, и в это время Анна снова заворочалась и застонала. Стоны становились всегромче, но мадам Маркова измучилась за последние дни настолько, что ничего неуслышала. Доктор прослушал больную: сердце работало едва-едва, с частымиперебоями. Судя по всему, бедняжка доживала последние минуты. Перебои делалисьвсе длительнее, и дышала она так тяжело, что каждый новый вдох казался чудом.Преображенский решил, что началась агония. Он был бы рад облегчить несчастнойее последние минуты, но ничего не мог поделать – только сидеть рядом и ждать.Снова пощупав угасающий пульс, он так и не выпустил исхудалой руки и ласковогладил ее, всматриваясь в прелестное юное лицо, осунувшееся от лихорадки итерзавшей ее бесконечной боли. Ему самому стало больно – видеть стольнесправедливый и жестокий конец этой юной жизни и не иметь возможности егопредотвратить. Борьба за ее жизнь выглядела столь же безнадежной, как попыткасражаться с собственными демонами в душе. В эти минуты доктор Преображенскийбольше всего на свете желал вернуть Анне жизнь и здоровье. Он нежно провелрукой по гладкому бледному лбу. Больная снова заерзала и что-то пробормотала. Наверное,этот ласковый тон был предназначен кому-то из друзей или даже из ее братьев. Апотом с потрескавшихся губ сорвалось одно-единственное слово, и невидящие глазашироко распахнулись. Доктору доводилось видеть это сотни раз: последний,прощальный проблеск жизни перед тем, как уйти навсегда. Пристально глядя нанечто, понятное только ей одной, Анна прошептала:

– Мама, я вижу тебя!

– Успокойтесь, Анна, я с вами, – мягко промолвилон. – Потерпите, теперь все будет хорошо. – Увы, ждать оставалосьнедолго.

– Кто здесь? – хриплым, тревожным голосом спросилаона, как будто разглядела возле кровати чужого человека. Но доктор понимал, чтоэто не так. Скорее всего ее снова преследует какой-то страшный образ изнедавнего бреда.

– Я – ваш врач, – раздельно произнес он. – Япришел, чтобы вам помочь.

– Ох, – выдохнула она, устало зажмурившись иоткинувшись обратно на подушку. – Кажется, я скоро увижусь с мамой…

Врач моментально вспомнил, что говорила мадам Маркова о еесемье, состоявшей из отца и братьев, и осознал страшный смысл этих слов. Нет,он не позволит ей смириться!

– Я не хочу, чтобы это случилось, – твердо заявилон. – Я хочу, чтобы вы оставались здесь, с нами. Вы нужны нам, Анна.

– Нет, я должна идти… – прошептала она, резко отвернувшисьи не желая открывать глаза. – Я могу опоздать на занятия, и мадам Марковабудет очень сердита на меня, – впервые за эти два дня она произнеслачто-то связное, и доктор отчаянно уцепился за эти полубредовые отрывки мыслей,стараясь хотя бы таким необычным образом вернуть Анне волю к жизни.