Еще в прошлом году Анну перевели из большой общей спальни, итеперь она делила свою комнату всего лишь с пятью соседками. Как и в томпомещении, где Анна спала на протяжении последних одиннадцати лет, здесь царилтакой же пронизывающий холод, а койки оставались такими же жесткими и узкими,однако по крайней мере можно было создать хоть какое-то подобие уюта.

У дверей комнаты мигом собралась толпа взволнованныхучеников. Новость о случившемся с Анной обмороке облетела все закоулки школы соскоростью пожара.

– Она поправится… Но отчего же это случилось… Мадам,она такая бледная… что с ней будет… надо позвать врача…

Сама Анна насилу ворочала языком и едва ли смогла быобъяснить, что с ней стряслось, она вообще с трудом соображала, что происходит.Все, что она различала более или менее отчетливо, – это строгий, прямойсилуэт мадам Марковой. Наставница, которую она любила, как родную мать, неотходила от ее кровати в ожидании врача. Но девушка была слишком слаба, чтобывслушиваться в то, что ей говорят.

Тем временем мадам Маркова решительно выставила из комнатывсех учеников – не хватало только перезаразить всю школу – и попросила одну изпреподавательниц принести Анне горячего чаю. Мадам Маркова сама поднесла чашкук пересохшим от жара губам, однако Анна не сумела отпить ни глотка. Она быласлишком больна и совсем обессилела. Попытка сесть в постели – даже с помощью сильных,уверенных рук мадам Марковой – едва снова не довела ее до потери сознания.Никогда в жизни бедняжке не было так плохо, но и это она осознавала с трудом. Вэтот день, когда наконец явился врач, Анна уверилась в том, что умирает, и,признаться, не очень испугалась. Каждую клеточку ее тела сжигала такая ужаснаяболь, что Анне казалось, будто ее заживо рубят на куски тупыми топорами.Бесконечную боль вызывало каждое движение, каждое прикосновение – пусть дажесамое легкое – грубых полотняных простынь на ее кровати. Как будто ее пытали,сдирая кожу. В этом жутком полубредовом состоянии, едва соображая от слабости иболи, последней мыслью Анны было то, что если она не вернется немедленно вкласс, не возобновит упражнения и пропустит репетицию, то наверняка умрет.

И вот приехал врач. Он не сказал мадам Марковой ничегонового, напротив, подтвердились самые худшие ее опасения, и врач лишь развелруками. Анна действительно заболела гриппом. Врач честно признался хозяйкебалетной школы, что в подобных случаях он бессилен. Как известно, в Москве отэтой болезни умерли уже сотни людей. И мадам Маркова не могла слушать его безслез. Она попыталась поговорить с Анной, умоляла ее держаться и постаратьсябыть сильной, но бедняжка только еще больше напугала свою наставницу. Похоже,она уже успела смириться с мыслью о неизбежной гибели.

– Мама заболела точно так же… У меня, наверное,тиф? – едва слышно прошелестела больная. Она ослабела так, что не моглаговорить в полный голос, не могла даже протянуть руку, чтобы прикоснуться кстоявшей у постели мадам Марковой.

– Нет, дитя мое, это вовсе не тиф. Это обычнаяпростуда, – соврала та. – А ты слишком переутомилась. Ничегострашного. Тебе просто нужно отдохнуть несколько дней, чтобы поправиться.

Однако эта отчаянная ложь никого не убедила – по крайнеймере саму Анну. Несмотря на затуманенный жаром и болью рассудок, она прекрасноосознавала тяжесть свалившего ее недуга и безнадежность такой ситуации.

– Я умираю, – вдруг промолвила она вечером того жедня, и ее голос был полон такого жуткого, невозмутимого спокойствия, чтоприсматривавшая за нею преподавательница опрометью кинулась искать мадамМаркову.

Обе женщины плакали от жалости, подходя к спальне, однакомадам Маркова усилием воли осушила слезы, прежде чем уселась на постель к Анне.Она поднесла к губам больной стакан с водой, но так и не сумела заставить еевыпить хоть каплю. У Анны давно не оставалось ни сил, ни желания глотать этуводу. Ее по-прежнему снедала жестокая лихорадка, и широко распахнутые глазадико блуждали по комнате, не узнавая ни лиц, ни предметов.

– Я умираю, правда? – снова прошептала она,обращаясь к мадам Марковой, как к старшей подруге.

– Я не позволю тебе умереть, – решительновозразила та, сдерживая слезы. – Ты еще не выступала в «Раймонде», а ведья собиралась начать с тобой репетировать ее в этом году. Подумай, какой этобудет позор, если ты умрешь, даже не попытавшись станцевать Раймонду!

Анна хотела улыбнуться этой грустной шутке. Нопотрескавшиеся губы почему-то не желали слушаться.

– Я не могу пропустить завтрашнюю репетицию, –внезапно прохрипела Анна среди ночи мадам Марковой, все еще сидевшей возлебольной. Должно быть, бедняжка всерьез полагала, что наверняка умрет, кактолько перестанет танцевать. Что ж, ничего удивительного, ведь танец давно сталединственным смыслом ее жизни.

Наутро в балетную школу снова явился врач. Он старательносуетился с какими-то непонятными припарками и микстурами, такимиотвратительными на вкус, что больной делалось тошно буквально от несколькихкапель, но так и не помог ей толком. К обеду этого дня лихорадка усилилась, иАнна бредила всю последующую ночь. Она то отчаянно кричала что-тоневразумительное, то мрачно бормотала какие-то отрывистые фразы, чтобы ужечерез минуту громко рассмеяться над каким-то воображаемым образом, которыйразличала она одна и о котором окружающие могли только догадываться. Для всех,кто пытался помочь Анне, ночные часы превратились в бесконечную пытку, и утромих глазам предстала еще более жуткая картина. Жар был столь силен, что казалосьвоистину удивительным, как девушке удалось продержаться так долго, – никтоуже не сомневался, что этот жуткий грипп ее убьет.

– Мы обязаны что-то предпринять, – упорноповторяла мадам Маркова. Однако доктор настаивал, что больной ничем уже непоможешь, и ей трудно было с ним спорить. Но может, все же стоилопосоветоваться с другим врачом, знакомым с какими-нибудь новыми методами,неизвестными этому эскулапу?..

Отчаяние придало мадам Марковой храбрости, и она поспешиланабросать и отправить записку императрице, кратко описав безнадежную ситуацию ипокорно моля о поддержке. Вдруг ее величество снизойдет до какого-нибудь советаили хотя бы порекомендует, к кому обратиться за помощью? Ни для кого не былосекретом, что в Царском Селе государыня и великие княжны отвели вЕкатерининском дворце целое крыло под госпиталь для раненных на войне солдат.Они сами работали там сиделками. Что, если кто-то из врачей этого госпиталядостаточно компетентен, чтобы спасти Анну? Мадам Маркова была готова пойти начто угодно, умолять кого угодно, лишь бы помочь любимой ученице. Наряду сослухами об эпидемии до нее доходили и слухи о тех немногих, кому удалосьпережить этот грипп, но эти исключения из правила являлись скорее счастливойслучайностью, нежели закономерным результатом правильного лечения.

Государыня не стала тратить время на составление ответа ипросто отправила к Анне младшего из двух лейб-медиков, следивших за здоровьемцесаревича. Старший врач, достопочтенный доктор Боткин, как назло, самумудрился простудиться и лежал больной. Но доктор Николай Преображенский, скоторым Анна успела познакомиться еще в Ливадии, немедленно приехал в балетнуюшколу и спросил мадам Маркову. Его визит принес мадам огромное облегчение, иона поспешила встретить доктора, с чувством благодаря ее величество заснисхождение и доброту. В ту минуту она была так расстроена самочувствием своейталантливой подопечной, что вряд ли обратила внимание на поразительное сходствомолодого эскулапа с его величеством. Доктор и впрямь был ожившим портретомНиколая Второго в юные годы.