– Пришел убить меня или снова изнасиловать? – спросила Клео.

Воспоминания взорвались в голове Илира отвращением. Он стыдился того, что сделал с Клео, еще больше, чем залитой кровью улицы, где жили Мэтоксы. Лишь смерть могла излечить этот стыд. Смерть Клео. Он метнулся к женщине, собираясь разорвать ей горло и смыть позор брызнувшей кровью. Но стоило ему прикоснуться к ней, почувствовать ее, как внутри что-то вздрогнуло, оборвалось и покатилось с вершины снежным комом, сметая гнев и стыд.

– Ну, чего же ты ждешь? – спросила Клео сквозь плотно сжатые зубы.

Илир не двигался, пытаясь привыкнуть к новому чувству, к новому пониманию, что внутри этой женщины зарождается жизнь, которая является продолжением его собственной жизни. Жизнь молодая и беззащитная. Ребенок. Сын. Илир чувствовал его, впитывал его жизнь, его тоску, одиночество, страх, голод. Сколько гнезд дикого Наследия Илир уничтожил лично? Сколько женщин, в чреве которых развивались голодные твари, сжирая своих матерей прежде, чем появятся на свет? Нет, сейчас Илир не хотел думать об этом. Он не такой. Его воспитала Мать, вложила ему в сердце необходимые базисы, восприятия. И его ребенок… он будет другим. Его продолжение. Его жизнь после смерти. Его собственное наследие.

Илир разжал пальцы, позволяя Клео сделать вдох. Добыча превратилась в самку. И самка вынашивала дитя Илира. Самка, зараженная вирусом двадцать четвертой хромосомы. Уже это отличало ее ребенка от дикой поросли. Клео смотрела на своего палача и не понимала, что происходит. Особенно смущал его взгляд. В налитых кровью глазах появилась нежность. Клео могла поклясться, что видит нежность, хоть это и казалось абсолютным безумием. Не похоть, нет, а именно нежность.

– Я должен показать тебя Матери, – сказал Илир. – Одевайся.

Клео не двинулась с места.

– Ты ждешь от меня ребенка, – сказал Илир. – Поэтому я должен отвести тебя в Наследие. Теперь, когда твоя дочь сбежала с ребенком вендари, необходимо принять перемены. Наследие уже долгое время плодится клонированием. Возможно, настало время изменить нашу сущность. Наш сын станет Первенцем. Наш сын станет сильнее нас. Сильнее Эмилиана. Габриэла воспитает его, научит, как пользоваться своей силой.

– Ты спятил, – сказала Клео.

Илир показал ей свои чувства, мысли, восприятия, где был их ребенок. Затем он показал ей гнезда дикой поросли, где дети пожирают своих матерей изнутри.

– Попытаешься сбежать, и с тобой случится то же самое, – сказал Илир. – Никто не поможет тебе кроме Габриэлы.

Спустя четверть часа они покинули Валдиз, воспользовавшись машиной одной из подруг Клео, пообещавшей не сообщать об угоне в ближайшую неделю. За рулем была Клео. Первые сутки она еще думала о побеге, думала, что Илир соврал ей, показал что-то несуществующее, но затем и сама стала чувствовать своего ребенка. Не физически. Связь была ментальной. Сознание Клео чувствовало, как развивается внутри ее тела еще одна жизнь. И жизнь эта не нравилась Клео.

– Не надейся, твой вирус не убьет ребенка, – сказал Илир, прочитав ее мысли. – Он лишь замедлит его, сделает слабым, не позволив вкусить до рождения твою кровь.

Илир показал Клео Мать Наследия – Габриэлу, которая была обыкновенной женщиной.

– Она спасет тебя, – пообещал он Клео. – Спасет не ради твоей жизни, а ради жизни ребенка.

Илир показал, как Наследие воспитывает клонов Гэврила.

– Но теперь все изменится, – пообещал он Клео. – Твой ребенок все изменит…

Именно об этом он говорил и Эрбэнусу во время допроса. Вернее, не говорил – показывал в своих мыслях. И еще Илир снова и снова показывал жизнь Мэтоксов, их молодость, их вечность, гарантированную кровью вендари.

– Габриэла тоже может жить вечно, – сказал он Эрбэнусу то, что превратилось в червя сомнения. – Подумай, сколько ей осталось? Десять лет? По меркам природы это ничтожно мало…

С того разговора прошел уже почти месяц, но с каждым новым днем червей сомнения в сознании Эрбэнуса становилось все больше. Не избавила от этого и смерть Илира. Он не сопротивлялся, признавая, что потерял контроль на Аляске.

– Знаешь, после смерти часть меня будет жить в моем ребенке, которого носит Клео, а что останется после смерти от тебя? – спросил он Эрбэнуса.

Ответа не было. Лишь тени подобрались к Илиру и сожрали его тело и сущность. Потом был разговор с Матерью, но Эрбэнус так и не решился спросить ее о Гэвриле, боясь обидеть, разочаровать своими сомнениями. Он лишь осмелился предложить ликвидировать Клео Вудворт, пока не родился ее ребенок.

– Найди лучше для нее хорошего врача, – сказала ему Габриэла.

Так Эрбэнус вышел на доктора Накамуру, послав к нему для демонстрации женщину, оплодотворенную дикой порослью. Ситуация была под контролем с самого начала. Так было проще сломать волю доктора – люди вообще в основном верят лишь в то, что видят своими глазами, их разум не пластичен, с трудом приспосабливаясь к тому, что не являлось им лично. Но Накамура оказался особенно упрямым, вынудив Эрбэнуса подчинять его разум. Это было мерзко и отнимало много сил, пробуждая вечный голод, с которым приходилось жить Наследию Эмилиана. «Может быть, наши дети станут другими?» – подумал Эрбэнус, когда доставил доктора к Габриэле.

Он оставил их наедине, а сам отправился в образовательный центр, где проходили обучение дети Наследия. Их было не больше нескольких дюжин, разделенных по возрастным секторам. Учителями им стали мудрые и старые клоны. Головы некоторых были уже седы, отсчитывая последние месяцы, а возможно, и недели их жизней. Это были лучшие представители Наследия, хотя их система образования тоже иногда давала сбой.

Эрбэнус помнил, как обучался он сам. Он и Илир. Они были лучшими в своей группе. Почти подростки, почти люди. У них были планы и мечты. Они почитали Эмилиана, как Первенца, основателя. Эмилиана и Габриэлу. Это были основы воспитания, построенного на беспрекословном подчинении. Хотя бунт до определенной степени приветствовался. Учителя отмечали желание задавать вопросы, узнавать и сомневаться. Лично Эрбэнус дважды пытался сбежать из центра и посмотреть мир, заглянуть за ширму, которой Наследие было отгорожено от реальности. Илир в этом плане был более сдержан. Он мечтал вырасти и посвятить свою жизнь борьбе с дикой порослью, плодившейся, как крысы. Эрбэнус почему-то не мог представить себе, как дети Наследия могут быть дикими. Он считал это страшилкой, жуткой легендой, которая давно перестала существовать в действительности. Тем более история появление дикой поросли всегда была туманной. Если бы Эрбэнус узнал тогда, что отношения Габриэлы и Эмилиана изначально складывались не так гладко, заставив Габриэлу создать диких клонов, вскармливая их собственной кровью, в надежде, что они найдут вендари и предавшего ее Эмилиана, то, вероятно, и не было бы первой попытки побега. А так Эрбэнус хотел увидеть все своими глазами.

Он планировал побег несколько недель – когда твоя жизнь ограничена годом это огромный срок. Правда, далеко убежать Эрбэнусу не удалось – он еще не знал ни мира, ни его порядков. К тому же его кожа была особенно чувствительной к солнцу по сравнению с другими сородичами. В общем, Эрбэнуса нашли обгорелого и напуганного на заброшенной заправочной станции, вернули в центр Наследия. Он ждал наказания, но все ограничилось разговором с главным наставником, который отчитал его за побег, но похвалил за любознательность. Правда, вразумительного объяснения о том, кто такие дети дикой поросли, Эрбэнус так и не получил, лишь убедился, что это не сказки и не легенды. Убедился, заглянув в мысли наставника. Сам наставник этого не заметил. Не заметил потому, что Эрбэнус не позволил ему этого. Он и не знал, что кровь бездомного, которого он осушил, даст ему столько сил. Вообще это убийство было случайным. Бездомный сам прицепился к напуганному мальчишке. Он собирался не то забрать у него одежду, не то изнасиловать – Эрбэнус так и не понял его истинных помыслов.