В синем мареве скрывается силуэт пристанционного элеватора. Полчаса назад у Лепехинки пересекли прямую, как стрела, железную дорогу на Астрахань.

Пятьдесят лет назад ее строители назвали три смежные станции — Лепехинкой, Гмелинкой, Палласовкой — в честь русских академиков и путешественников, исследовавших в первой половине XVIII века Волго-Уральские степи. Теперь это крупные зерновые перевалочные базы.

Степной проселок, укатанный точно асфальт, уводит дальше и дальше на восток. Дорога бежит непрерывной прямой межой по темно-каштановым суглинкам. Среди золота только что убранных полей она кажется совсем черной. То слева, то справа развертываются длиннющие зеленые ленты подрастающей кукурузы. Ее листья, припудренные пылью, поникли. Если еще простоит сушь, кукурузе на суходоле придется туго.

Выезжаем на водораздел между Ерусланом и Малым Узенем. Кажется, что степь впереди приподнята пологим золотым куполом. Горизонт раздвигается. Скошенным полям не видно конца и края. Усеянные кипами золотистой соломы, они уходят в мерцающие дали. Бледно-голубое небо над желтыми полями пылает. Степь горит, расплавленная зноем. Приближаемся к полюсу сухости Саратовского Заволжья.

Волга отсюда всего в семидесяти километрах по прямой. А разница в климатах необычайная. В Приузенье летний зной наступает на десять дней раньше. Осадков выпадает меньше. Летние температуры выше. Раньше созревают хлеба. В степях у Волги косовица хлебов только начинается, а здесь пшеница уже убрана. Горячее тут и дыхание суховея из приуральских пустынь. То и дело попадаются неубранные поля карликовой пшеницы — комбайном не возьмешь! Сушь задавила, не дала ей ходу.

Низкий, голубоватый барьер маячит впереди, он протянулся через всю степь, словно прочерченный единым махом по линейке.

— Мираж? Или опять песчаная гряда?!

— Да это же лесная полоса…

Не узнаем местности. Десять лет назад мы шагали здесь, в пустой степи, с полевым планшетом, прокладывая с топографами, почвоведами и геоботаниками трассу Государственной лесной полосы Чапаевск — Владимировка. Теперь машина принесла нас к стройным деревцам. Они выстроились бесконечными рядами в степи, размеченной когда-то колышками и реперами изыскателей.

Пропуская дорогу, лесная полоса расступается широкими воротами. Четырьмя параллельными лентами, курчавыми от молодой зелени, уходит она на юг в степную даль по водоразделу между Ерусланом и Узенем.

Останавливаемся. Бежим, перегоняя друг друга, к молодой поросли. Вяз, клен, ясень, акация. Свежая листва и тень. Деревья юга, привычные к сухости, стойко переносят жар Заволжья и быстро растут на степных каштановых почвах. Они высажены всего два-три года назад, но уже скрывают человека.

Гладим, перебираем нежную листву. В жаркой голой степи деревья приносят много радости людям. И не только радости. Летом между лесными полосами образуется свой, более благоприятный микроклимат. А зимой задерживается снег. Посевы пшеницы тут выглядят куда лучше соседних, ничем не защищенных полей.

Снова устремляемся на восток. Лесная полоса еще долго маячит позади.

Встреча с юной лесной полосой очень обрадовала нас. Сквозь ветровое стекло видна убегающая степная дорога, никак не догнать ее бесконечную ленту. Дорога зовет и манит вперед и вперед, в неведомые дали. Никелированная лапка «дворника» прижимает к ветровому стеклу сиреневый букетик невянущего кермека: каждое утро Федорыч украшает машину полевыми цветами.

Вглядываемся в солнечные просторы и невольно представляем всю степь в громадных клетках лесных посадок. Главным становым хребтом для них послужит Государственная лесная полоса, уже созданная руками человека. Не лежит ли перед нами ключ к изобилию, переустройству земледелия Заволжья?

— Смотрите! Мертвая зона!

В самом деле… Вдоль дороги торчат среди трав искривленные, хилые деревья, посаженные несколькими рядами. Погибающие деревья те же, что и на Государственной лесной полосе: вяз, клен, акация, ясень. И почвы одинаковые…

В чем загвоздка? Почему эти посадки погибли рядом с цветущей лесной зеленью? Уж не грозит ли и ей та же участь? Загадка оказывается немудреной: мертвеющая поросль вся заросла сорняками. Саженцы посадили, потом бросили на произвол судьбы, и цепкие степные травы задушили неокрепшие стволики — выпили влагу из почвы. А на соседней полосе молодые лесоводы Ерусланского лесничества не теряют даром времени: лучше подготовив землю, заботливо посадив саженцы, они не дают поблажки сорнякам.

Судя по карте, проезжаем земли совхоза «Орошаемый». По водой здесь и не пахнет. Вокруг сухие поля, истосковавшиеся по влаге, опять придавленная зноем неубранная карликовая пшеница. Федорыч вспоминает выжженные зноем заволжские селения:

— Захотели люди — в голой степи лесную полосу вырастили, а в селах мужики не повернутся хоть у дворов сады рассадить. Почему?

— Спроси…

Невдалеке у дороги маленький полевой стан: хлеб убирают. Федорыч сворачивает туда, и впрямь поехал спрашивать. Бригада расположилась кружком на обед под самодельным тентом. Вокруг, куда ни глянь, сияет в ослепительном солнце золото полей. Парусиновый навес с темнолицыми степняками вписывается в небесную лазурь, точно в солнечную, яркую картину. Дед с деревянной ногой привез на тачанке бидон и кастрюли. Разливает в миски наваристый борщ. Аппетитно пахнет. Девушки повязаны косынками, лица выбелены будто мелом — смазаны белой мазью, изобретенной обитательницами степей.

Наш механик балагурит:

— Что это за Волгой все девчата ходят оштукатуренные?

Девушки прыскают, отворачиваются. Слово за слово, шутка за шуткой, завязывается серьезный разговор. Бригада из колхоза «Победа». С урожаем плохо, дождей нет, колос тощий…

— Сухая стала степь. Редко урожайные годы пошли, — говорит дед, припадая на деревянную ногу.

— Вы поэтому и сады не садите?

— Точно. А чего возиться. Может, теперь вот жизнь в деревне пошла на украшение, так молодежь и сады насадит. А мы, старики, — временные, как-нибудь проживем.

— Хорошенько «как-нибудь»! Ишь какое мясцо едите, — шутит механик, — а мы ездим и без воды, и на постнятине…

Дед лукаво прищуривается:

— А вы продайте нам свою машину, вот и сравняемся.

— Ай да дед! Вам и машину и мясо подавай…

— А как же думаешь! По такой работе все нужно. Конечно, не нам одним, чтобы всем хватило всякой всячины.

— Ну вот… и пришли с дедом к коммунизму!

— А я об этом и толкую, чтоб всем ровно и наилучшим образом жилось. Для начала