– Я не могла, не посоветовавшись с вами, – произнесла Честити. – Но признаться, мне очень хотелось дать ему от ворот поворот. Не представляю, как можно обречь какую-то бедняжку на брак с таким бездушным типом.

– Не все женщины относятся к замужеству, как ты, – напомнила Пруденс. – Преуспевающие врачи с Харли-стрит весьма ценятся на брачной ярмарке.

– Возможно, но разве честно пользоваться положением женщины, которая настолько отчаялась выйти замуж, что практически готова продать себя? В сущности, все сводится к торгу.

– Так-так, шайка заговорщиков собралась на сходку? – Приятный баритон сэра Гидеона Молверна прервал тет-а-тет сестер.

Он вошел в комнату, все еще одетый в верхнюю одежду.

– Добрый вечер, Констанс, Честити. – Он нагнулся и поцеловал Пруденс, никак не отреагировавшую на появление мужа. – Как настроение, мадам жена? Надеюсь, лучше?

– Ты мог бы задать тот же вопрос себе, – огрызнулась та.

– Что я и сделал, – бодро отозвался Гидеон. – И получил утвердительный ответ.

Пруденс почувствовала, что ее покидает воинственный дух. Ее муж имел свои способы обезоруживать ее, которые никогда не подводили.

– Тебе лучше переодеться, – заметила она, сдерживая улыбку. – Гости соберутся в четверть девятого.

Он кивнул и направился в спальню, бросив через плечо:

– Макс придет, Констанс?

– Пусть только попробует не прийти, – отозвалась та. – Парламент распущен на каникулы, и он свободен как птица.

– Отлично. Мне нужно кое-что обсудить с ним.

– Очередное дело? – поинтересовалась Пруденс.

– Нет, Рождество, – ответил Гидеон, расслабляя галстук. – Я буду в своей гардеробной. – Он исчез в спальне.

– Вы поссорились? – спросила Констанс, приподняв бровь с понимающим видом.

– Просто он хочет взяться за случай, который мне не нравится.

Пруденс коротко изложила суть дела и удовлетворенно наблюдала за негодованием старшей сестры, вызванным тактикой защиты, к которой собирался прибегнуть Гидеон.

– Ладно, сейчас мы все равно ничего не можем сделать, – констатировала Честити. – Возможно, тебе удастся переубедить его за пологом кровати.

– Сомневаюсь, он упрям как бык. – В голосе Пруденс прозвучала покорность судьбе.

– Кстати, к вопросу об упрямстве, – подхватила Честити. – Нам надо поговорить об отце.

Сестры насторожились.

– Что-нибудь случилось? – Констанс встревоженно наклонилась к сестре.

Честити покачала головой:

– Ничего нового. Но ему не становится лучше. Он так подавлен, что все время сидит в своем кресле со стаканом виски, уставившись в одну точку и обвиняя себя во всех грехах.

– Нужно его как-то встряхнуть, – промолвила Пруденс.

– Дженкинс тоже так считает.

– Но как? Легче сказать, чем сделать, – заметила Констанс.

– Мне пришла в голову одна идея по дороге сюда. – Честити перевела неуверенный взгляд с одной сестры на другую. – Даже не знаю, как вы отнесетесь к моему предложению.

– Давай, золотце, рассказывай. – Констанс нетерпеливо подалась вперед.

– Просто я подумала... – Честити замолчала, колеблясь. То, что она собиралась предложить, могло огорчить сестер как проявление неуважения к памяти их матери. – Ему нужна жена, – твердо сказала она. – Я подумала, если уж мы ищем жен и мужей для всех желающих, может, нам поискать жену собственному отцу? Прошло почти четыре года, с тех пор как умерла мама. Не думаю, что она стала бы возражать. Скорее...

– Скорее она приветствовала бы твою идею, – решительно закончила Констанс. – Отличная мысль, Чес.

Они повернулись к Пруденс, хранившей молчание. Та медленно произнесла:

– Жена со скромным доходом стала бы идеальным решением проблемы.

– А еще лучше жена с солидным доходом, – подхватила Констанс.

– Вы ничуть не лучше Дугласа Фаррела, – запротестовала Честити. – Как можно подходить к вопросу так меркантильно! Я всего лишь хотела, чтобы отец заимел любящую спутницу жизни. Она не обязана быть богатой.

– Конечно, нет, – успокоила ее Пруденс. – Но и отвергать женщин со средствами неразумно. Отцу не придется думать о хлебе насущном. И потом, мы же не собираемся подсовывать ему кого попало. – Она пожала плечами. – Деньгам, Чес, всегда найдется применение.

– Как будто я не знаю, – вздохнула Честити. – Итак, вы считаете, что я чересчур придирчива, обвиняя доктора Фаррела в меркантильности?

– Честно говоря, да. – Пруденс взглянула на Констанс, которая тоже утвердительно кивнула.

Честити хмуро уставилась на бокал с хересом.

– Ну хорошо. Я знала, что вы так скажете. Только не забывайте, вы с ним не встречались. Это черствый, расчетливый и эгоистичный шотландец.

– Но он же врач, – возразила Пруденс. – Его профессия – помогать людям. Она должна привлекать тебя, Чес.

– Привлекала бы, будь он другим, – заявила Честити. – Но он напомнил мне фабриканта викторианской эпохи, готового на все, лишь бы продвинуться в обществе, которому нет дела до тех, кого он использует для достижения своей цели. Похоже, он уверен, что может считаться честным человеком только потому, что не скрывает своей жадности.

– И ты поняла его натуру за одну короткую встречу в Национальной галерее? – изумленно спросила Констанс.

Честити слегка покраснела.

– Наверное, мои доводы вам кажутся странными, – призналась она.

– Может, ты увидишь его в другом свете, когда встретишься с ним в обычной обстановке? – предположила Пруденс.

– В любом случае мы не можем действовать, пока не подберем ему подходящую невесту, – пояснила Честити. – У вас есть на примете богатые женщины, отчаявшиеся выйти замуж и готовые согласиться на сделку под видом брака?

– По крайней мере от них не требуется ни красоты, ни особого ума, – заметила Пруденс.

– Ни характера, – добавила Честити не без яда. – Наш клиент не придает значения подобным мелочам.

– Ладно, Чес, твоя позиция ясна. – Пруденс поднялась на ноги. – Нам лучше спуститься вниз, гости вот-вот явятся.

Приоткрыв дверь в спальню и сунув голову внутрь, Пруденс окликнула мужа:

– Гидеон, мы идем вниз. Поторопись. Элегантный Гидеон тотчас появился на пороге, застегивая запонки.

– Сара выйдет к гостям перед обедом?

– Она очень надеется, но я сказала, что решать будешь ты. Гидеон был единственным родителем Сары почти семь лет, а Пруденс еще только училась исполнять роль мачехи и не всегда знала, когда высказать свое мнение, а когда оставить его при себе.