— Но мышонок, — она даже не посмотрела на того. — Это невозможно. Это самоубийство.

— Аелитт…

— Ты же теперь знаешь! — она соскочила с подлокотника — импульсивно и как-то отчаянно. — Знаешь, что в прошлый раз, когда моя стая еще была частью Орды, братья тоже решили пойти против нее. Вы, мужчины, так самонадеянны! Ты знаешь, к чему привел их бунт!

— Они утверждали, что не имели к нему никакого отношения, — возразил Къярт. — Что Орду предала одна из сестер.

— А что им еще было говорить?! Из-за них нас всех едва не истребили! И теперь ты хочешь пойти по их стопам? — выпалила Аелитт. Осознав что-то, она перевела взгляд на Райза. — Нет, это не идея мышонка. Это ты его в это втянул. Самонадеянный дурак, делай, что хочешь, но даже не смей тащить за собой…

— Аелитт, прекрати, — Къярт поймал ее за предплечье, когда она собиралась было кинуться на Райза.

— Я должна молча смотреть, как он отправляет тебя на убой?!

Она вперила в Къярта взгляд. Ее грудь тяжело вздымалась от бурлящего внутри возмущения.

— Да что у вас тут произошло, пока меня не было? — Райз приподнял брови. — Меня не покидает ощущение, что я только зря явился и укоротил Аелитт жизнь.

— Как тонко ты чувствуешь ситуацию, — прошипела она.

— Все. Довольно. Мне надоели эти склоки, — Къярт отпустил ее руку и встал с кресла. — Можете и дальше грызться, только без меня, — он устало посмотрел на Райза. — Закончим здесь и вернемся в Афракский Союз.

Он не стал дожидаться возражений или продолжения спора. Ему хотелось тишины и, как бы странно это ни было после всего проведенного взаперти времени, — одиночества.

Благодаря воспоминаниям Аелитт он знал эту крепость как свои пять пальцев, и отыскать подходящую для ночлега комнату не составило труда. Не все спальни крепости были такими же аскетичными и холодными, как ее комната. Ополоснувшись в каменной ванне со стылой водой, он еще какое-то время постоял босиком у открытого окна, рассматривая продолжающие копить дождь тучи.

Къярт устал от этого бесконечного дня. Он так долго мечтал о том, чтобы забыться сном, но теперь, когда это стало возможным, оттягивал этот момент, зная, что сновидения могут оказаться куда хуже, чем действительность. Тем более сейчас действительность была не так уж и плоха.

Но он не мог бодрствовать вечно, и пусть он успел отвыкнуть от кошмаров, пришло время снова к ним привыкать.

Не знавший все это время покоя разум смешал во снах все, что только смог: Мерлен, Иеро, Райза, Аелитт и даже друида, их кровь на руках и жар от поглощенной жизни в груди. Кошмары зациклились, понеслись по кругу, словно он находился под действием яда фурии, пока его наконец не выбросило из них, как медузу на каменистый берег.

Къярт открыл глаза и сел на кровати. Посмотрел в сторону окна. В стекло молотили крупные капли начавшейся грозы. В осветившей комнату вспышке молнии он осознал, что не один.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он у сидящей на краю кровати Аелитт.

— Смотрю, как ты спишь.

Къярт вздохнул и вернул голову на мягкую, пуховую подушку. Он давно смирился с присутствием фурии и не видел смысла ее прогонять.

— Снова кошмары? Позволь мне помочь, мышонок, — тихо попросила Аелитт. — Позволь забрать их.

Фурии действительно были частью Орды. Сама Аелитт, как и остальные, не знала ничего о своих предках, которых изгнали во время последнего вторжения в этот мир. Не знала она и о роли фурий в Орде, но, учитывая знания о некромантах, что ей передала мать, и то, что Райз видел фурий в соседнем мире, несложно было увязать воедино. Цели и стремления фурий, как вида, по прежнему оставались неизвестны, но пока хватало того, что являясь частью Орды, в которой почти все держалось на силе некромантов, они обладали целым набором навыков, которые могли быть тем полезны.

— Тебе незачем так мучить себя, — продолжала увещевать Аелитт. — Пожалуйста, позволь мне.

Она могла уговаривать его до самого рассвета, а затем ходить следом, такая же упрямая, как и он сам. Раз уж решила что-то, то не отступится. Будет стоять на своем, пока в итоге не возьмет измором.

— Мышонок…

Къярт сдался. Не столько потому, что с радостью провел хотя бы одну ночь без кошмаров, сколько из-за того, что ему было жаль Аелитт. За один день она потеряла все. От ее и без того немногочисленной стаи в живых остались только дети, которые вряд ли переживут близящуюся войну, и теперь уж точно не смогут примкнуть к Орде. Стремления и желания Аелитт все еще не до конца улеглись в голове, и сейчас Къярт не мог с уверенностью сказать, что именно ею движет: желание ухватиться за малейшую возможность сохранить хотя бы те крохи ее вида, что остались, или же банальное смирение и принятие своего положения. А может быть она хотела помочь просто потому, что ей так хотелось.

Къярт устроил голову на ее коленях и сразу почувствовал прохладное прикосновение светящихся алым когтей к вискам и скулам. Одно короткое движение — и его жизнь оборвется. Но с момента ее призыва он не отдал ей ни одного приказа и пока не собирался этого делать. Он знал, что она не станет вредить ему, и дело было отнюдь не в том, что его смерть означала бы и ее собственную.

Снова заснуть, чувствуя затылком прохладу ее коленей, оказалось не так просто. Перед глазами стояли смоляные кудри: не те, что сейчас окружали склонившееся к нему лицо фурии, но те, что разметались по белой шерсти шкуры на вершине башни в ночь жатвы.

В итоге сон взял свое. Больше этой ночью кошмаров не было.

Къярт проснулся, когда солнце поднялось достаточно, чтобы его лучи проникли в комнату и упали на кровать. Но разбудило его чувство абсолютной бодрости, а не свет: Аелитт все также сидела, касаясь его висков, а ее крылья закрывали его от солнца.

— Прости, мышонок, — произнесла она так, будто едва смогла дождаться его пробуждения, — что вспылила вчера. Я просто испугалась и совсем забыла, кто ты.

Къярт оставил приют на ее коленях и сел.

— О чем ты?

— Об Орде. Если кто и сможет противостоять ей, так это ты. Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь.

Къярт провел рукой по лицу, пытаясь прогнать остатки сна. Для начала дня такие разговоры были слишком.

Он не знал, какие мысли бродили в голове Аелитт этой ночью, но она и правда стала